берберовка почему так называется

Район Ростова-на-Дону: Берберовка

ОБЩИЕ СВЕДЕНИЯ

Первоначально население Берберовки составляли выходцы из бедных армян и жители других кавказских республик. Затем незанятые участки Берберовки были выделены под жильё рабочим Ростсельмаша. Ими была заселена верхняя часть Берберовки, и здесь нередко случались драки между бедными армянами и работниками Сельмаша. Во времена СССР не участвовавшие в бандитских разборках жители Берберовки считались даже не совсем нормальными.

АРХИТЕКТУРА И ИНФРАСТРУКТУРА

Район, по большому счету, остается за рамками городской благоустроенности, поэтому его называют Берберовским тупиком. В Берберовке можно увидеть только частные дома разной степени обветшалости.

Кизитериновский ручей (или река Кизитеринка) течет по Берберовке параллельно железной дороге, вбирая воду из чистых ключей за поселком Орджоникидзе. Местные жители называют его балкой и сбрасывают туда немалое количество мусора. Ручей всегда играл важную роль в жизни берберовцев: вода, проходя сквозь дворы, служила мусоропроводом и канализационной системой. Даже сегодня в Берберовке можно найти домовладения, к которым не подведен водопровод и канализационные системы.

В Берберовке всего две общеобразовательные школы и один детский сад, но поблизости расположены образовательные учреждения других районов, примыкающих к ней. Лечиться и укреплять здоровье тоже можно только в учреждениях соседних районов – в Берберовке не наблюдается наличие учреждений здравоохранительной сферы.

Крупных торговых центров здесь нет – до Берберовки добрались только вездесущие супермаркеты «Магнит» и «Пятерочка», также по району разбросаны немногочисленные частные продуктовые и промтоварные магазинчики.

Но несмотря на всю эту неприглядность района, в настоящее время в Берберовке начинают селиться богатые предприниматели, а красивые коттеджи постепенно появляются на месте захолустных домов.

ДОСТОПРИМЕЧАТЕЛЬНОСТИ

Чего нет – того нет. Берберовка – не тот район, который может порадовать ценителей прекрасного. Частный сектор и ничего кроме частного сектора – архитектурный приговор района.

Разве что зеленый парк Авиаторов с бесконечными дорожками для велосипедов и велопрокатом может как-то развеять тоску. Но будьте предельно осторожны – именно здесь начинал свои злодеяния самый известный в России изверг и маньяк Чикатило. Удаленные от крупной автомагистрали неухоженные тенистые аллеи и правда выглядят жутковато и навевают страх.

Источник

Берберовка и Берберовы (к истории «армянской Нахаловки»)

Берберовка – один из самых известных районов Нахичевани. Он располагается в северо-восточном углу старой Нахичевани, который раньше прилегал к Балабановским рощам (ныне парк Н.Островского).

Как пишет известный ростовский краевед В. Сидоров в «Энциклопедии старого Ростова и Нахичевани-на-Дону», пока так и не удалось установить, кто именно из Берберовых увековечен в том названии. В Нахичевани род Берберовых был очень известным и уважаемым. Считается, что купцы Береберовы имели свое поместье в этом районе. При этом населении Береберовки составляли, в основном, бедные армяне. Эти люди были добропорядочными. Они просто селились в этом районе, так как были не в состоянии приобрести жильё в центре Нахичевани. Береберовку называли нахичеванской Нахаловкой. Надо сказать, что у этого района есть и своё «славное» криминальное прошлое. Именно здесь среди порядочных граждан любили селиться разные проходимцы, авантюристы, спекулянты и фальшивомонетчики.

В начале двадцатого века Береберовка считалась самым криминальным районом Нахичевани. И во многом это произошло благодаря некоему мошеннику Вартану Годзиеву. В. Сидоров в «Энциклопедии старого Ростова и Нахичевани-на-Дону» приводит два уникальных исторических документа, связанных с именем Вартана Мнацагановича Годзиева:

Для удостоверения нарушения Годзиевым правил карточной системы составлен сей акт.

«В Нахичеванскую н/д продовольственную управу 8 октября 1917 г.

бюро по приемке и проверке карточек настоящим доводит до сведения Нахичеванской продовольственной управы, что пекарь Годзиев Вартан Мацаганович, проживающий на Берберовских городских дачах, вторично принес в большом количестве нарезанные красные бумажки, по виду похожие на хлебные боны, вследствие чего мы вынуждены прекратить выдачу ему муки. Организация Карточной системы просит распределить выдаваемую ему муку между другими пекарями и о распределении сообщить нам.

Заведывающий Карточной системой Делопроизводитель».

К сожалению, в то смутное время подобные авантюристы и мошенники типа Годзиева встречались часто.

А еще Берберовка известна тем, что именно там проходил так называемый Берберовский фронт – восточная линия боевых действий во время наступления Каледина на Ростов, который тогда был занят большевиками (в конце декабря 1917 – начале января 1918 года).

Конечно, интересно узнать, что за люди были Берберовы, в честь которых назвали нахичеванскую Нахаловку.

В мире хорошо знают и ценят писательницу Нину Берберову, которая была тоже родом из Нахичевани-на-Дону. Но мало кто сейчас знает, что её родственники были не менее выдающимися людьми. Например, Минас Иванович Берберов был одним из лидеров армянской партии Дашнакцутюн, членом армянского правительства в 1917 – 1918 годах. Другой не менее яркой, но ещё более загадочной личностью был его брат Рубен Иванович. Образование он получил в Нахичевани, учился затем в Женеве и в Париже. В Париже вступил в масонскую ложу. Читал во Франции лекции по международной торговле, был избран членом Парижской Социологической ассоциации. Много публиковался во французской научной печати.

Писательница Нина Берберова прославилась, написав книгу «Люди и ложи. Русские масоны XX столетия». Осмелюсь предположить, что, возможно, к написанию этой книги её побудила и судьба Рубена Ивановича Берберова.

В любом случае нахичеванская Нахаловка таит в себе еще много интересных загадок и, несомненно, требует кропотливой работы историков. Уверен, что еще немало интересных неизвестных страниц истории Береберовки будут открыты в будущем.

Георгий БАГДЫКОВ.

Количество просмотров: 4768

Источник

Исторические названия районов Ростова

Наравне с такими известными районами, как Нахаловка и Богатяновка, в Ростове существовали и другие, которые уже практически забылись.

Городище — 1. Местность по левому берегу Темерника при впадении в Дон. 2. Долина Темерника в нижнем течении (район Железнодорожного вокзала).

На территории нынешнего Железнодорожного района располагались: поселок Зимовники (южнее Змиевской балки), хутор Семерники (район Нижней Гниловской), поселок Камышевахинский (в районе бывшего вертолетного поля), Ленгородок (район Лензавода между р. Темерник и ул. Трудящихся).

Купеческая слобода (между Богатяновским спуском и Театральным проспектом) возникает в 50-е годы XVIII в. В 30-е годы XVIII века на правом берегу Дона, напротив Зеленого острова (между нынешними 1-й и 11-й линиями города) появляется рыболовецкий и чумацкий Полуденный (то есть южный) стан, ставший селением Полуденка. С ним и слилась Купеческая слобода.

Прослышав о возможности заработать, на Дон двинулись жители городов центральной части России. Селились, где придется, делали землянки, ставили хатки без спроса у властей. Так выросла Богатяновка у Богатого источника.

Специфические «традиции» жителей Нового поселения сохраняются до сих пор.

Интересно Новое поселение и тем, что здесь практически не было разрушений в войну, а после нее почти не строили новых зданий. Прогулявшись по улицам этой части города, можно получить полное представление о том, каким был Ростов в конце XIX века.

В 3О-х годах построены «Дома-гиганты» на Ворошиловском проспекте и улице Профсоюзной. Все они воплощали идею домов-коммун, где рабочие и трудовая интеллигенция должны были жить со всеми удобствами, характерными для того времени. Вокруг них строились предприятия бытового обслуживания, школы и магазины. Моделью такой застройки являлись комплексы зданий под названием «Новый Быт». Один был построен на углу Красноармейской и Соколова, а другой на улице Суворова.

На Нольной улице также существуют подобные здания, образуя квартал Водников. они особенно эффектно смотрятся со стороны сохранившихся еще с дореволюционных времен трущоб, расположенных ниже Театральной площади.

Черным городом называлась вся центральная часть поселка Сельмаш, где сейчас находится кинотеатр «Юбилейный», машиностроительный техникум. Называлась потому что здесь стояли длиннющие бараки, и они были крыты черным рубероидом.

(Бибикова Е.Ю., Бибиков Ю.А. Забытые названия улиц Ростова; В. Сидоров. Энциклопедия)

Источник

Пролетарский район: место, которое всё помнит

На небе только и разговоров, что о Нахичевани! А если серьезно, то настало время поведать о районе Ростова-на-Дону, про который любят пошутить, о котором знают в Ереване. А если знают в Ереване, считай, весь мир в курсе. Пролетарский район – очередной в рамках проекта «В каком районе Ростова жить хорошо?». Пройдемся, прокатимся, пробежимся по улочкам Нахичевани, оглянемся, заметив Театральную площадь, стартуем в спринт по улице Сарьяна, плавно перетекающую в проспект 40-летия Победы.

Пролетарский район – крупное административное образование Ростова-на-Дону, расположенное в юго-восточном сегменте города. Численность населения района насчитывает порядка 120 тысяч человек. Площадь района составляет более 30 квадратных километров. Здесь есть разное жилье – несложно отыскать и современные высотки, и старинные дома, построенные еще в довоенное время.

Новый дом для всех

В проектировании города принимал участие известный архитектор тех времен И.Е. Старов, а основу жителей составляли армяне. 9 августа 1797 года крепость и Нахичевань вошли в состав Ростовского уезда Новороссийской губернии. В 1838 году город переименовали в Нахичевань-на-Дону. Ростово-Нахичеванская межа пролегала по современному Театральному проспекту. А уже в 1928 года город Нахичевань-на-Дону упразднили, включив в состав Ростова-на-Дону.

Но население станицы было куда меньше улова: к 1915 году (а это 139 лет после основания) здесь проживало всего 2 375 человек. Сам городок был не менее скромным – казачье правление, три церкви, две церковно-приходские школы, кирпичный и кишечный заводы. Александровка стала частью Ростова гораздо позже Нахичевани – только в 1961 году, а после присоединения к городу, в конце 60-ых, здесь начали массовое строительство жилья.

Еще один поселок, носящий народное название, — это Берберовка. Находится в северно-восточной части Нахичевани, которая расположена ниже проспекта Шолохова. Ориентир — за старым автовокзалом, где стоят дома частного сектора. Берберовку называют армянской Нахаловкой, где самозастрой и захват территории положил начало поселку. В советские годы берберовские часто сходились в кулачных боях с александровскими. Райончик слыл криминальным. Сегодня наряду с домами советской эпохи здесь расположились современные особняки. «Местное» население — от воров в законе и авторитетов до следователей и судей.

Альтернативный центр города

Описать инфраструктуру Пролетарского района целиком очень сложно: в разных его частях ситуация с транспортом очень разная. Площадь Карла Маркса, например, по количеству маршрутов и возможности уехать почти в любую точку города напоминает Центральный рынок, который является главным транспортным узлом Ростова. Гости города, правда, часто теряются в остановках на площади: не всегда понятно, в каком именно месте можно дождаться своего автобуса.

По границе Пролетарского района проходит проспект Шолохова – один из главных и самых крупных проспектов города, где раньше располагался автовокзал.

А вот в Александровке ситуация с транспортной доступностью совсем иная. Во-первых, многие горожане говорят о нехватке маршрутов и автобусов на линиях – уехать отсюда бывает непросто, особенно в часы пик. Во-вторых, общественный транспорт, который ходит сюда, очень рано прекращает свою работу. В 22:00 уехать из Александровки на автобусе – очень большая редкость.

Ростов невозможно представить без стелы и парка имени Революции, в котором располагается самое большое колесо обозрения в Европе. Именно эти достопримечательности помещают на открытки, и без этого нельзя представить и Пролетарский район. По праздникам здесь пускают салют, днем гуляют семьи, туда-сюда гоняют скейтеры и велосипедисты, а ночью – из стоящих машин орет музыка, пытаясь перекричать звуки, доносящиеся из других авто. Было время, здесь даже можно было понаблюдать за ростовскими дрифтерами, которых местные жители, мягко говоря, не очень-то и жаловали.

Офисы управляющих компаний главных коммунальных служб города также располагаются в Пролетарском районе: горгаза, городских электросетей и водоканала.

Голубая мечта архитектора

Пролетарский район местами сохранил дух старого Ростова даже лучше, чем исторический центр города. Здесь насчитывается более 150 памятников архитектуры и зодчества, выполненных в стиле модерн, барокко, русского классицизма, среди которых особняк купца Егора Красильникова, особняки Сагирова и Кечекьяка, Гайбаретовых и Люсегена Попова.

Ну а жемчужиной района, города и архитектуры позднего конструктивизма является, конечно, театр драмы имени Горького. Посмотреть на знаменитый «трактор» едут не только из других городов России, но и из-за рубежа. В свое время он был первым во многом: первое здание в мире с флюоресцентной подсветкой фасада, первое театральное здание с системой кондиционирования воздуха, первое театральное здание в мире со сценой, позволяющей использовать автомобили, военную технику в представлениях, кроме того самая большая сцена в Европе, первое здание в мире в стиле Streamline moderne, первое здание в мире, использующее принципы кластерной архитектуры. Кстати, недавно на одном из городских сервисов здание театра имени М. Горького предложили внести в список наследия ЮНЕСКО.

Каждому – по парку

Пролетарский район Ростова является одним из самых «зеленых» районов города. Рядом с знаменитым парком Революции располагается куда менее известный, но ничуть не менее прекрасный парк Вити Черевичкина. И если в «революционном» парке всегда кипит жизнь, из кафе звучит музыка, резвится детвора, гудят аттракционы, то в парке Черевичкина можно провести время наедине с собой. Однако и для больших компаний и торжеств найдется место – здесь есть собственный амфитеатр.

Отдохнуть и посидеть в тени деревьев в знойный летний день можно и в сквере Фрунзе на площади Карла Маркса. Здесь всегда много детей: ведь рядом со сквером располагается Областной дом народного творчества, где многие юные ростовчане посещают кружки после школы.

Александровка же сама по себе является очень зеленым районом, а скоро здесь появится новый экопарк, который добавит новых деревьев и без того экологичному району. А казачья станица Александровская — это по сути так называемая нижняя Александровка. Самая длинная улица, которая аккурат упирается в Аксай — улица им. Кржижановского. Раньше она считалась центральной в станице и носила имя Александровская. В нижней Александровке все занимаются огородами. Причем выращивают овощи не только для себя, но и на продажу. Знаменитые александровские помидоры выращивают в балаганах — так местные называют «облегчённый» вид теплиц. Когда-то в нижней Александровке был свой кинотеатр, «Красный штурм», а рядом стояла танцплощадка для рабочей молодежи. Сегодня в здании кинотеатра — станичный штаб донских казаков. И да, здесь по-прежнему население разделяют на казаков и кацапов. К понаехавшим (даже если это ростовчане, но из других районов) относятся с осторожностью и требуют соблюдать установленные прадедами порядки. К казачьему правлению тоже относятся с уважением. Возможно, поэтому нижняя Александровка редко фигурирует в криминальных сводках. Здесь даже цыгане соблюдают казачьи устои, с опаской поглядывая на нагайки.

Ну и как же можно рассказать о «зеленом» районе, не упомянув Зеленый остров, куда многие ростовчане ездят «на природу». Конечно, раньше инфраструктура острова была куда богаче, большинство баз отдыха сейчас опустели и пришли в упадок, но и без них это место не потеряло в своем очаровании. Здесь почти круглогодично дежурят рыбаки, летом многие горожане стягиваются на местный пляж, не говоря о том, что остров пользуется популярностью у фотографов.

Связано с этим местом и несколько городских легенд, которые являются неочевидным очарованием городов, помнящих свою историю. Так, среди некоторых ростовчан передаются рассказы о «ведьминых огоньках», которые якобы заманивают ночных посетителей в сердце острова – на небольшое болото. Что происходит с ними потом, понятно без уточнений.

Поговаривают, что в 30-ых годах тут якобы упал НЛО, который соответствующие (и очень тайные) службы нашли, всю информацию о нем засекретили, а доказательства закопали глубоко в землю. Так или иначе, но Зеленый остров является безусловной достопримечательностью как Пролетарского района, так и всего города.

А ещё на острове есть памятник героям Великой Отечественной войны. Во время обороны Ростова здесь героически погиб целый полк НКВД. В память о героическом сражении, буквально в 60-ти метрах от понтонной переправы, соединяющей остров с городом, на братской могиле установлен мемориал памяти воинов 230-го полка конвойных войск НКВД СССР и надпись: «Здесь на Зелёном острове 21-29 ноября 1941 года сражались солдаты 230-го стрелкового полка войск НКВД, удерживая плацдарм для нанесения контрудара по фашистским захватчикам при освобождении г. Ростова-на-Дону в 1941 году. Вечная память солдатам Отчизны!».

Пролетарский в огне

С Пролетарским районом связан крупнейший пожар на территории Ростова – пожар на Театральном спуске. В августе 2017 года тысячи людей остались без крыши над головой. За этими событиями следила вся страна, однако наблюдать за дальнейшей судьбой погорельцев, погрязших в судебных тяжбах с городскими властями, остались немногие.

Хотя официальной версией пожара является короткое замыкание, сами жители Театрального спуска сходятся во мнении, что это был поджог. Как бы то ни было, но тот пожар оставил глубокие шрамы на «коже» Пролетарского района, которые не скрыть ни общественно-культурной зоной, ни новыми высотками.

Мнение местного жителя

Известный ростовский журналист, радиоведущий «Комсомольской правды» Владимир Добрицкий:

На территория площадью в 6 га возводится восемь многоквартирных домов комфорт-класса. Рядом с ними: детский сад, школа, поликлиника, футбольное поле, магазины, кафе, крытая парковка с автомойкой и СТО и многое другое. В шаговой доступности от комплекса будет построен спортивно-оздоровительный комплекс с бассейном. Просторная придомовая территория с ландшафтным дизайном станет отличным местом для прогулок.

В каждой квартире устанавливаются качественные двухкамерные стеклопакеты, современные радиаторы с терморегулятором, проводится стяжка пола и механизированное оштукатуривание стен. Множество планировочных решений и выгодные условия покупки позволят каждому подобрать квартиру по вкусу. Сдача домов начнется уже в конце этого года. Подробную информацию о ЖК «Сокол-Градъ» смотрите здесь.

Контакты:

Адрес: Ростов-на-Дону, пр. 40-летия Победы, 63/17, тел. отдела продаж: 8 (863) 204-62-23, сайт: жксокол-градъ.рф

Источник

Берберовка

В основу романа «Берберовка» положены достоверные события, которые произошли в юношеские годы автора. И хоть сам он не был непосредственным их участником, книга изобилует биографическими данными. Но, как это и должно быть в художественном произведении, реальность здесь тесно переплетена с авторским вымыслом, основная цель которого – показать без всяких прикрас безрадостную жизнь глухой ростовской окраины с её неписанными воровскими законами, уголовными понятиями, с пивными «шалманами», шикарными «кабаками», тайными притонами, крутыми беспределами и жестокими молодёжными группировками. Именно тогда, в «застойные» семидесятые годы, в стране был наиболее сильный всплеск уличной преступности, именно тогда, в начале семидесятых, прогремели на весь Союз знаменитые ростовские Фантомасы – банда братьев Толстопятовых. Именно главарь этой банды, Вячеслав Толстопятов, по его собственным словам на предварительном следствии, научил нашу милицию работать. Ведь именно для поимки этой неуловимой банды новых российских гангстеров в системе МВД впервые были применены «Подвижные милицейские группы», – всем известные ПМГ. И не побоюсь сказать, что именно Вячеслав Толстопятов был родоначальником прогремевшей в девяностых годах в России великой криминальной революции, когда новая, зелёная поросль бандитов и беспредельщиков напрочь отвергла старые воровские законы и стала жить по своим криминальным понятиям, позаимствованным у своих заокеанских коллег.

Часть первая
Глава 1. Сёстры Червинские
Глава 2. Попойка у Кузи
Глава 3. Колобок «откинулся»
Глава 4. Дебош у Мановицких
Глава 5. Ограбление таксиста
Глава 6. Разборка в пивной
Глава 7. Вера: загадочная и коварная
Глава 8. Хулиганская улица
Глава 9. Потомок лезгинских князей
Глава 10. Славик Белоусов против шайки Колобка

Глава 1.
Сёстры Червинские

Людмила Червинская училась в десятом классе. Училась хорошо, не в пример своей старшей сестре Вере. Была молчалива, даже, можно сказать, замкнута, за что некоторые мальчишки за глаза дразнили её Муму. Прозвище это придумал Алексей Герасюта, едкий на язык, задиристый парень – верховод всей приблатнённой шпаны. Попал он к ним в класс после восьмого, когда расформировали один из параллельных классов. Людмила всей душой презирала Герасюту. Вернее, думала, что презирает. Пыталась себя в этом убедить. И в то же время подсознательно отмечала: чем-то он ей всё-таки нравится. Лихостью ли своей бесшабашной, влиянием ли среди мальчишек, весёлостью.
Едва переступив порог класса и увидев перед собой нагловатую физиономию Герасюты, Люда смутилась, отвела глаза в сторону, попыталась быстро пройти мимо Алексея, который разговаривал со своим закадычным дружком – таким же отчаянным задирой и двоечником – Костей Бычковым, постоянно обижавшимся на кличку Бычок и признающим себя не иначе, как только Быком.
– Привет, Червинская! Что не здороваешься? В упор не видишь? – затронул её Алексей Герасюта.
– Она лом проглотила, Лёха, не видишь, – ехидно сострил худощавый, заросший до самых остреньких мышиных глазок жёстким, как проволока, коричневым волосом, Костя Бычков.
– Не лезь из воды, Бычок, – жабры завянут! – резко отшила его случившаяся поблизости языкастая Алла Безуглова – Людина подруга.
Червинская промолчала, только брезгливо скривилась, когда проходила мимо Кости Бычкова. К нему она питала какую-то гадливую жалость, как к маленькому, едва появившемуся на свет крысёнку, который ещё не умеет кусаться, но уже показывает острые зубы.
Сосед по парте – вечно хмурый, неразговорчивый Коля Мановицкий, – как обычно, уткнувшись в книгу, читал.
– Опять Конан Дойла? – садясь, участливо спросила Люда. – Ты бы лучше, Коля, «Мать» Горького прочитал, – опять пару по литературе получишь.
Мановицкий, оторвавшись от книги, рассеянно взглянул на соседку и, встретившись с ней на секунду глазами, сразу же отвёл взгляд в сторону.
– Зачем мне нужна твоя «Мать». От скуки помереть можно, такая мура!
Странный был этот Мановицкий, непонятный. Проучившись вместе с первого по десятый классы, Людмила ровным счётом ничего о нём не знала. Учился он плохо, часто прогуливал занятия. Ни с кем не общался, кроме своего лучшего дружка Пашки Лысенко и Герасюты. Вечно ходил чем-то озабоченный, задумчивый. Когда к нему обращались с вопросом, отвечал невпопад. «Как будто украл что-нибудь и теперь совесть замучила», – говорили о Мановицком Людины подруги-одноклассницы.
С девчатами Колька был особенно несмел и скован, хотя многим втайне нравился.
Между тем прозвенел звонок. Едва последние запоздавшие ребята расселись по местам, в класс вбежал физик Олег Аванесович.
– Так, – опять двадцать пять! – замялся он у грязной доски. – Кто сегодня дежурный. Комсорг Голикова!
Говорил Олег Аванесович с лёгким кавказским акцентом, что придавало его словам особенную изящность.
– Герасюта сегодня дежурный, Олег Аванесович! – стрелой вскинулась с места, поправляя на ходу очки в позолоченной оправе, комсорг класса Наташа Голикова. – Я ему говорила, говорила, чтобы доску в порядок привёл, а он заругался нехорошими словами и курить убежал. с Бычковым!
– Герасюта, – не повышая голоса, взглянул физик на Лёху, – потрудитесь, пожалуйста, намочить тряпку и привести классную доску в надлежащий вид!
– Есть, товарищ учитель, – охотно выскочил из-за парты нагло ухмыляющийся Лёха. – Будет исполнено!
– Перестань, Алексей, – поморщился Олег Аванесович.
– Есть перестать!
Направившись к выходу, Лёха ловко щёлкнул комсорга Голикову по носу.
– У-у, сявка, бугришь!
– Герасюта. – хлопнул по столу классным журналом Олег Аванесович.
На перемене к Людмиле Червинской подошёл Лысенко, заискивающе улыбнулся.
– Людочка, напишешь мне на контрольной задачу? Лады?
– Сам решай, Лысый! – резко оборвала его подскочившая сзади Алла Безуглова и обняла Люду за шею.
– А ты, Бизга, молчи, – разозлился Пашка. – Сама по алгебре – ни в зуб ногой, а туда же.
– Иди покури, Пашенька. в сортир, – переменив тон, слащаво пропела Безуглова.
Когда Лысенко отошёл, Люда внимательно, с искорками смеха в глазах, глянула на подругу.
– Ты что, Алка, втюрилась в него, что ли?
– Да ну. Скажешь тоже. – обиженно нахмурила брови Алла.
Люда написала Пашке шпаргалку. Сидевший рядом Мановицкий пол урока ничего не делал, под конец – отложил в сторону совершенно чистый лист и достал свою неизменную книгу.
– Мановицкий, ты почему ничего не пишешь?
– А тебе какое дело? – не поднимая головы, пробурчал Колька.
– Пиши! – решительно пододвинула к нему свою контрольную Люда. – Пиши сейчас же, мало у тебя двоек?
– Да что ты ко мне привязалась? Не буду я ничего писать, – резко оттолкнул её листок Мановицкий.
– Почему?
– Не хочу! Да и не знаю ничего.

На последней перемене Костю Бычкова поймали с бутылкой вина в кармане и отвели к директору. Классный руководитель, преподаватель истории Шурупова Нина Ивановна срочно собрала общее комсомольское собрание. Первой выскочила выступать комсорг Голикова.
– Все знают из-за кого наш класс считается отстающим. Из-за Герасюты и ему подобных! И Костю Бычкова послал за вином он же, Герасюта! Он постоянно нарушает дисциплину, он морально неустойчивый тип! Грубиян.
– Замолкни, крыса конторская! – полез из-за парты Герасюта.
– Что это ещё за выражения?! – прикрикнула на него Шурупова.
– А чего она. Я что ли Бычка за пузырём посылал? Сам он поканал, у него своя башка на плечах.
– Что за тон, Герасюта! – опять вмешалась классный руководитель Шурупова. – Ты не в трудколонии, Алексей. Перед кем паясничаешь?
– Под блатного косит, – вставила с места Алла Безуглова.
– Все мы блатные, – пропел сбоку Лысенко. – Гляди, Бизга, на грубость нарываешься.
– Не гони, Лысый, замучаешься!
– Во, а вы, Нина Ивановна, говорили не в зоне. Сами комсомолисты по фене ботают, – торжествующе проговорил Герасюта, указывая рукой на Пашку с Безугловой. – А вы на меня наезжаете. Козла отпущения нашли, что ли?
– Кто ещё хочет сказать? – обвела взглядом класс Нина Ивановна.
Встал Арсен Григорьян.
– Что говорить, плохо живём. До тебя было лучше, Герасюта! Зачем пришёл в наш класс? В ГПТУ твоё место.
– Нет, не правильно! – чуть не вскрикнула Люда Червинская. – Ты что же, Арсен, считаешь себя избранным, благородным, что ли? Мол, мне – институт, мне – все блага, а другие пусть в ГПТУ идут, там их место. У нас в стране равноправие. Независимо у кого какие родители. И в жизни каждый должен выбирать что-то своё, единственное, а не то, что ему нашёптывают родители.
– Уж не на стройку ли ты собралась? – ехидно подковырнул Григорьян.
– Я знаю, Арсен, – для тебя стройка, вообще простой рабочий человек – предел неудач и падения, а я не боюсь стройки, хотя мечтаю совсем о другом.
– Понятно, – многозначительно протянул Григорьян.
– Что тебе понятно, Арсен? – всё более распаляясь, спросила Люда. – Скажешь: папа профессор, мама партийный работник, так не в этом же дело, не в этом! Главное – найти работу по душе, найти свою дорогу в жизни.
– Ребята, мы отклонились от темы, – прервала их спор Голикова. – О Герасюте, пожалуйста.
– А чё Герасюта, чё? – нервно дёрнулся Лёха. – Дорогу вам перешёл Герасюта, что ли. А Червинская правильно говорит, законно! Я, может, следователем хочу стать, всякую шушеру выводить.
– Для этого учиться нужно, Герасюта, а не курить в туалете с Бычковым. Хорошо учиться, – сухо посоветовала классный руководитель Шурупова.
– Я уже бросил, Нина Ивановна, – дурашливо улыбаясь, крикнул Костя Бычков.
– А кто подобрал, наверное, Мановицкий? – пошутила Шурупова.
Колька, услышав свою фамилию, оторвал глаза от книги и испуганно посмотрел по сторонам.
– К доске вызывают, Мана! – ткнул его сзади кулаком Герасюта.
Ребята засмеялись.
– Ну а тебе, Николай, нечего сказать своему товарищу? – спросила Нина Ивановна.
– А чё говорить, – пожал плечами Мановицкий и покраснел.
– Значит, нечего, – подвела итог Шурупова.
Люда, взглянув на своего соседа, прыснула. «Краснеет, как красна девица!» – подумала о Мановицком.
Ребята продолжали высказываться, спорить, шутить. Собрание затянулось допоздна.

Глава 2.
Попойка у Кузи

Глава 3.
Колобок «откинулся»

Глава 4.
Дебош у Мановицких

Глава 5.
Ограбление таксиста

– Это Бычков подсунул в журнал гадость, я видела! – решительно сообщила на очередном открытом комсомольском собрании Люда Червинская. – Герасюта ни в чём не виноват.
Историю с порнографией замяли. Костя Бычков, правда, попытался отомстить Червинской, подкараулив её как-то после занятий за школой.
– Стучишь, профессорское отродье! А по сопатке хочешь?
– Не трожь её! – вынырнул из-за угла школы Герасюта. Вслед за ним показались Колька Мановицкий и Лысенко, последнее время не отходивший от приятеля ни на шаг.
– Не понял, Бычок? Пасть порву.
Костя недовольно поморщился.
– Закон нарушаешь, Лёха. Помнишь, Колобок говорил.
– Не баклань, сявка, чего не знаешь! Закон. – прикрикнул на него Лёшка, обратился к Людмиле:
– Тебя проводить, Червинская? Сейчас столько на улицах хулиганов.
– И среди них наш Лёха-атаман! – сострил словами известной уличной песни Бычков.
– Нет, Герасюта, спасибо, нам с тобой не по дороге, – ответила Червинская.
– Ну как знаешь, – недовольно буркнул Лёшка. – Пока.
Возле своего двора встретили Колобка с Ворониным и Федькой Романовым. Колобок с рисовкой тряхнул перед Лёхиным носом увесистым веером денег, в котором преобладали червонцы и четвертаки.
– Что, керя, накатим в картишки или ты в азартные игры не играешь?
Сашка Воронин с Романовым заговорщически перемигивались.
– Где взял, Колобок? – жадно глянул на деньги Лёха.
– Где взял, там больше нет, – самодовольно ухмыльнулся тот.
– Куда канаете?
– Хиляем, Лёша, запомни, не то попадёшь когда-нибудь в непонятку, – нравоучительно заметил Колобок.
– А какая разница? – поинтересовался Мановицкий.
– Один ****, а другой дразнится! – фыркнул Воронин.
– По фене «канает» можно сказать либо об удаче, воровском фарте, либо о побеге, – пустился в объяснения Колобок. – Но ты же, Лёха, хотел спросить: куда мы идём? Значит, положено говорить: «Куда хиляете?». По воровским понятиям положено. Только чертям, козлам ментовским, фраерам и вообще всякой шушере коцаной наши законы не писаны. Блатной должен знать лагерную феню.
– А ты блатной, Колобок? – подколол того Герасюта.
– Подначивать будешь себя перед зеркалом, – парировал Колобок. – Хиляете с нами?
– Куда?
– В шалман к Сурену. Расскажу кое-что.
– Портфели нужно дома бросить.
– Давайте. И сразу к Сурену. Мы вас там подождём.

Пришли все, кроме Пашки Лысенко.
– Щенок! – выругался Герасюта.
– Хрен с ним. – Колобок дал знак, и Федька Романов принёс пиво.
Пивная гудела от множества голосов. За стойкой армянин Сурен не успевал наполнять бокалы. На них никто не обращал внимания.
– Предлагаю бабки, чуваки, – не отрываясь вытянув полбокала пива, заговорил о деле Колобок. – Бабки валяются на дороге, нужно только не полениться нагнуться и взять.
– Сколько? – поинтересовался Герасюта.
– Кореш, я по мелочёвке не тырю! Но поначалу нужно вас испытать. Шерудишь рогами?
– А Вороной с Пухом? – Герасюта лениво потягивал пиво, неспешно, с достоинством ведя разговор.
– Эти в курсе, дело за вами.
– Что надо сделать?
– Мура, таксиста на гоп-стоп взять.
– Мелочёвка, Колобок! Стоит связываться.
– А тебе что, сразу скок приштопорить надо? В казённую ховиру захотел, Лёха? Пусть волки там чалятся, я не фраер, сам знаешь.
– Ну и когда.
– Да хоть нынче ночью. Только этого, с гитарой. не надо. Не тот кореш.
– Замётано.

Глава 6.
Разборка в пивной

Глава 7.
Вера: загадочная и коварная

– И это опять, Надежда, плоды твоего пресловутого экспериментального воспитания, – едва пробудившись от сна, принялся сердито высказывать супруге Анатолий Петрович Червинский. Он неторопливо расхаживал по кабинету и мерно, в такт словам, взмахивал рукой.
– Допустим, самураи находят в подобном методе воспитания рациональное зерно, но в нашей стране.
– Анатолий! – схватилась за сердце Надежда Станиславовна, умоляюще взглянула на мужа.
– Невозможно просто представить, до чего ты распустила Веру, – возмущённо продолжал профессор Червинский. – Эти сомнительные молодые люди. Приходит вчера, понимаешь ли, этот хулиган, как бишь его?
– Славик Белоусов, – робко подсказала Надежда Станиславовна.
– Вот-вот, этот хулиган Славик Белоусов, – продолжал, всё более распаляясь, Червинский. – Приходит пьяный как грязь. Дебоширит. Сквернословит. Кривляется, чёрт побери, как мартышка! С ним ещё какой-то алкоголик, возможно, рецидивист, недавно освободившийся из мест заключения. Я уже хотел вызывать милицию. Просто удивительно, как они не ворвались в квартиру.
– Анатолий, ты слишком сгущаешь краски.
– Нисколько, дорогая, нисколько. От подобных субъектов можно ожидать всего чего угодно. И Вера. Моя дочь. Дочь профессора Червинского водит дружбу с этим бандитом Славиком Белоусовым! Нет, Надежда, не успокаивай меня, я сегодня же иду заявлять в милицию. Это необходимо, пойми меня правильно. Нужно пресечь преступление в зародыше, пока оно ещё не свершилось, ибо потом будет поздно. Я просто уверен, дорогая, что у них там целая банда. Они затянули в свои сети Верочку, она такая доверчивая.
Анатолий Петрович вдруг насторожился, на цыпочках подкрался к двери и рывком её распахнул. На пороге кабинета стояла смущённая Вера.
– Папуля, дай мне пять рублей, мы с девчатами на цветы преподавателям собираем. У нас в субботу экзамен, – попросила она.
– А не мало будет, Верочка? – замялся Анатолий Петрович.
– Точно, дай десять, сдачи я принесу, если останутся.
Вера приняла десятку, подхватила сумку и умчалась.
– Она всё слышала, Анатолий, – страдальчески произнесла Червинская.
– Подслушивала, ты хочешь сказать! – уточнил Анатолий Петрович.
– Нельзя же так опрометчиво-резко, дорогой. И вообще, во всём этом нужно ещё как следует разобраться.
– Гм, разберёмся, – задумчиво пообещал профессор.

У Кузи, куда они заехали под конец, бушевали страсти. Какой-то здоровенный, широкоплечий мужик с квадратным подбородком и узким лбом, весь в шрамах и наколках (это был родной брат Кузиной матери, только что освободившийся из заключения), вышвыривал из квартиры полуодетых, насмерть перепуганных Кузиных друзей и подруг. Вслед им по ступенькам катились, громыхая на весь подъезд, туфли на немыслимо высоких платформах, женские сапоги, сумки и дипломаты. Летели, размахивая рукавами, как живые, дублёнки и пальто, проносились ядрами ондатровые шапки. Бледный, трясущийся как эпилептик Кузя, прижавшись к стене на лестничной площадке, робко протестовал против подобного произвола.
– Всё ясно, – весело взглянул на недоумевающую Веру Виталик. – Как сказал какой-то поэт: «Возмездье достигло рока!» Пошли.

Жить нужно легче, жить нужно проще,
Всё принимая, что есть на свете.
Вот почему, обалдев, над рощей
Свищет ветер, серебряный ветер.

– Причём же тут ветер? – снова не поняла Вера. – Бодягу какую-то несёшь. И вообще, не люблю я этих стихов, Людка! Какая-то нудная тарабарщина и никакого смысла.
– Это у Маяковского тарабарщина, – поправила её Люда, – а у Есенина стихи задушевные, настоящие стихи. Как их можно не любить? Вот послушай ещё:

Любить лишь можно только раз.
Вот от того ты мне чужая,
Что липы тщетно манят нас,
В сугробы ноги погружая.

Глава 8.
Хулиганская улица

Они любили друг друга с детства,
Хотя и были ещё детьми.
И часто, часто они клялися,
Что не забудут своей любви, –
грубоватым, копирующим блатных, голосом пел и аккомпанировал себе на гитаре Пашка Лысенко. Здесь же, во дворе в детской беседке, сидели Колька Мановицкий, Федька Романов, невысокий, плечистый паренёк по фамилии Левакин, живший в соседнем доме, и с ним две девчонки: Маринка и Ольга. Одну из них, Маринку, Колька Мановицкий знал хорошо, другую, учившуюся в одном техникуме с Левакиным Ольгу, не очень.

Семнадцать лет парнишке стало,
В пилоты он служить ушёл.
В машине звёздной поднялся в небо
И счастье там своё нашёл, –
самозабвенно выводил Пашка Лысенко. С ним Колька Мановицкий дружил ещё с дошкольного возраста, и ещё с неуклюжим увальнем Федькой Романовым, которого называл Царём, потому что Федька обижался на придуманную ребятами в классе кличку Винни Пух.

Друзья узнали и написали
Ему письмо издалека.
И с пьяной шуткой они писали,
Что, мол, не любит она тебя! –
пел Пашка Лысенко, Лысый – по школьной традиции всех переименовывать. Для Колобка с некоторых пор он стал Шакалом. Пашка храбрился, напускал на себя блатную браваду, но всякий раз при Генкином появлении норовил улизнуть. Пашка боялся Колобка и тех тёмных дел, какими тот занимался. Ещё больше Пашка боялся своей матери, а пуще всего – отца, тяжеловатого на руку мужчину; бывшего моряка Черноморского флота. В пику Лысенко, Колька Мановицкий не боялся ни родичей, ни Колобка и потому его в компании называли уважительно Мана.

Пилот в кабине с пробитой грудью
Слова последние шептал.

Пашка своими выламываниями явно «тянул на порчака», как выразился бы Колобок. Маринка с Ольгой не отрывали от него восхищённых, масляно блестевших глаз. Юрка Левакин недовольно кривился.
– Чё-нибудь другое, Лысый, повеселее!
С беседкой поравнялась проходившая по двору Алла Безуглова. Она задумчиво перебирала ключи, не глядя по сторонам.
– Алла! – окликнул её Федька Романов. – Не узнаёшь старых корабельных товарищей? Нехорошо, Аллочка.
Безуглова охотно вошла в беседку.
– Приветик, Винни. Здравствуйте, девочки. И ты здесь, Юра.
– Присаживайся, Алла, – подвинулся, освобождая место рядом с собой, Юрка Левакин.
– А нас в упор не видишь, Бизга? – подковырнул Мановицкий.
– Вы мне в школе надоели, – отрезала та.
Пашка ещё вдохновеннее ударил по струнам. Сменив репертуар, выплеснул на приятелей знакомое, бывшее последнее время у всех на слуху:

Есть у нас в районе Молдаванки
Улица обычная, друзья.

– Вот это дело! – расцвёл Юрка Левакин при первых же словах этой популярной одесской песенки.
Припев, громко топая ногами и лупя что есть силы в ладоши, смаковали хором:

И-эх, улица, улица, улица родная,
Мясоедовская улица моя.

Следующий куплет Лысенко начинал один:

Здесь живут порядочные люди,
Никто здесь не ворует и не пьёт. компот.
Если вы не верите, можете проверить,
Но какой дурак на улицу пойдёт.

В сквере у вокзала к ним привязался грязный, небритый мужик в фуфайке и потрёпанной солдатской шапчонке.
– Сынки, у меня трёшница есть, – говорил он, протягивая измятую, замусоленную бумажку. – Сынки, винца бы. Не знаете где? Ежели что, я ить – того. Я в долю войду.
– А ну дёргай отсюда, – грозно сжал кулаки Воронин. – Не ясно, что ли, чучело?
– Сынок, винца бы. – продолжал жалобно повторять, делая шаг назад, мужчина. – Я ить и в долю войтить могу, ежели что.
– Не понял! – с сожалением объявил Воронин и, изловчившись, двинул мужика под зад обутой в остроносый ботинок ногой.
– Понял, понял, сынки, – небритый в солдатской шапке, не оглядываясь, затрусил в обратную сторону.
– Барыга какой-то, – вслух подумал Федька Романов.
– Какой там барыга? – презрительно оборвал его Сашка Воронин. – Ты что, Винни Пух, не знаешь кто такой барыга? Барыга – это скупщик краденного, а не какой-нибудь бичара, валяющийся с трояком под пивнушкой.
Романов слушал Сашкино объяснение и в то же время лихорадочно соображал, каким образом в этот раз отвертеться от дотошных родителей по поводу столь поздно затянувшейся гулянки. Если бы не выпитая водка, можно было соврать, что загулялся с девчонкой. Если бы не предок Пашки Лысенко, видевший его в беседке, можно было сослаться на внезапные именины у одноклассника. А так – опять скандал, материны слёзы и упрёки. Федька Романов ещё в восьмом классе поставил своих, кичившихся порядочностью и благополучием родителей перед свершившимся фактом: он, их сын, вступает в самостоятельную жизнь! Плюнув на все советы, слёзы, угрозы и уговоры, Федька забрал документы из школы и пошёл в ГПТУ. Через полгода начал в открытую, не стесняясь родителей, курить, а сейчас постепенно вёл дело к узакониванию своих, всё чаще случающихся, пьянок. Федька очень гордился отвоёванной у родителей самостоятельностью, но в глубине души жалел мать и по возможности старался не сильно её травмировать.
В этот раз они так и не достали выпивки и, проболтавшись бесцельно по спящему городу, часа в два ночи разошлись по домам.

Классный руководитель Шурупова в этот же день решила навестить Бычковых. Она довольно часто практиковала подобный метод воздействия на трудных подростков. Не вызывала родителей в школу, как это делали многие преподаватели, а сама шла к ним домой ознакомиться с обстановкой на месте.
Много на своём веку перевидала трудных подростков Нина Ивановна. Но теперешний её десятый «А» класс превзошёл все предыдущие. Сначала, с пятого по шестой, покоя не давал Виктор Чепузь. Дрался, срывал уроки, воровал. Это продолжалось до тех пор, пока не отправили Чепузя в детский дом-интернат после нашумевшего по городу процесса над его отцом, вором-рецидивистом. Нина Ивановна вздохнула с облегчением. Но на смену Чепузю верховодом классной шпаны явился Сашка Воронин. В это же время в класс зачислили переехавшего из другого района Бычкова. Нина Ивановна мучилась с этой компанией до восьмого класса, пока Воронин с большей частью своих дружков не ушёл в ПТУ. И вот в девятом новое приобретение – перешедший из расформированного параллельного класса Алексей Герасюта.
Нина Ивановна задумчиво шла по улице, мысленно перебирая фамилии своих учеников. «Герасюта, Бычков, Мановицкий, Лысенко – снова вырисовывается подозрительная группировка, спаянная по-видимому всё теми же неписанными законами улицы. Группировка опасная, уже в полной мере показавшая свои когти. Герасюта, главарь, – до краёв напичкан тюремной воровской идеологией. Костя Бычков фигура явно второстепенная, пляшет под Герасютину дудку. Однако тоже опасен. Непредсказуем. Мановицкий опасен своей замкнутостью, апатичностью. В семье тоже, по всей видимости, неблагополучно. Доходят слухи. Павел Лысенко двуличен. Это хуже всего. Он бьёт исподтишка, не то что Герасюта – в открытую. От таких как Лысенко можно ожидать всего чего угодно».
Нина Ивановна с институтской скамьи увлекалась Макаренко, – проблемами воспитания подрастающего поколения, и очень близко к сердцу принимала свои педагогические неудачи. Она до сих пор не могла забыть Витьку Чепузя, хоть и не в её силах было уберечь его тогда от детдома. Тяжело переживала уход большой группы своих учеников в ГПТУ после восьмого класса. Особенно жаль было расставаться с весёлым увальнем Федором Романовым, не смотря на то, что и он не давал ей покоя в своё время. Где-то начиная с седьмого класса и от этого всегдашнего добряка за версту начало нести уголовщиной. Явно сказывалось чужое влияние. Но чьё? Может быть, Александра Воронина? Вряд ли. Этот тоже старательно подделывался под кого-то. Мастерски копировал. Нет, эпицентр опасности находился не в школе, а где-то там, на улицах, во дворах, где жили её подопечные. Там, как раковая опухоль, вызревала эта зараза, зародившаяся в далёких сибирских лагерях и тюрьмах.
Тут же, на смену одному приходил другой вопрос: почему эта уголовная эпидемия поражала неустойчивые души её мальчишек? Ведь в этих же дворах, на таких же точно улицах, жили и Паньков с Григорьяном, и многие другие ребята. Может быть, причиной тому были плохие родители, как отец Виктора Чепузя, уголовник и рецидивист? Но у Фёдора Романова прекрасные родители. Отец инженер-электромеханик, мать герой социалистического труда, бригадир-обувщик. Может быть, виной – легко поддающаяся чужому влиянию слабохарактерность Кости Бычкова и Мановицкого? Но в то же время – такая сильная, волевая личность, как Алексей Герасюта.

Инна Леопольдовна Бычкова, по праздничному наряженная, не выразила восторга по поводу визита Шуруповой.
– Здравствуйте, Нина Ивановна! Я, право, не ожидала.
– Я бы хотела.
– Ах, догадываюсь, догадываюсь, опять, небось, что-то учудил мой Костя? – Бычкова сделала предупредительный жест рукой. – Да вы заходите, Нина Ивановна.
– Вы, кажется, куда-то собираетесь? – Шурупова нерешительно переступила порог.
– Ах, пустяки, любушка. Я обожду. Выкладывайте, пожалуйста, что у вас?
– Я, собственно, могу и в следующий раз.
– Ну уж как вам будет угодно, – Бычкова принялась надевать сапоги. – Вы просто представить себе не можете, Нина Ивановна, что вытворяет этот развратник. Это просто кошмар какой-то! – Бычкова сняла с вешалки шубу. – Вот и сейчас, представьте себе, он где-то болтается, когда я, как домохозяйка, сутками уродуюсь у плиты, в ванной – за стиркой, а утром – на работу. Не вижу ни сна, ни отдыха, как наложница какая-нибудь. Как чёрная жена.
– Он – это, по-видимому, ваш муж, Инна Леопольдовна? – неуверенно предположила Шурупова.
– Развратник и алкоголик! – уточнила Бычкова, выходя из квартиры и захлопывая дверь. – Он, Нина Ивановна, совершенно не интересуется сыном. Мало того, нашёл себе какую-то уличную девку и думает, что все обязаны терпеть его грязные оргии! Позвольте, у нас сейчас не азиатское средневековье. У нас, в конце концов, есть справедливый суд. Чаша моего терпения уже переполнилась, уважаемая Нина Ивановна, – Бычкова открыла чёрную сумочку и проверила на месте ли ключ. – Я буду подавать на развод! – закончила она решительным голосом.
– А не отража. не отразится ли всё это на Константине? – мягко спросила, спускаясь с Бычковой по лестничной клетке, Шурупова.
– Вот, вот, на Константине. – колыхнулась в её сторону всей своей тучной фигурой Бычкова. – Это он, проклятый развратник, изуродовал жизнь моему Косте! Нам больше невозможно жить под одной крышей с этим негодяем.
– У вас есть человек, Инна Леопольдовна? – смущённо отводя взгляд, спросила Шурупова.
– Позвольте, разве это имеет какое-нибудь значение? Семён алкоголик. Он путается с уличными проститутками! И вообще, Нина Ивановна, школа не должна вмешиваться в личные дела советской семьи! А Константина я из своих рук не выпущу. Он не попадёт в детский дом как у некоторых.
– У Виктора Чепузя, – вы о нём говорите? – было тяжёлое детство, – поняла намёк Шурупова.
– У него мать – подзаборная особа! Извините за выражение, Нина Ивановна.
– До свидания, Инна Леопольдовна! – Шурупова сухо скользнув взглядом по принаряженной, молодящейся Бычковой, пошла, не оборачиваясь, к выходу из двора.
Молодой хрипловатый, под блатного, голос в беседке старательно выводил под аккомпанемент гитары уличную песню. Нина Ивановна прислушалась.

. На вечер с сигаретою
Ты шла в подвалы винные,
Чужой рукой раздетая
В семнадцать с половиною, –

пел гитарист.
«Улица! Опять улица», – с горечью думала Шурупова.

Костя Бычков с первого класса начал познавать улицу. С того самого момента, когда выгнал его как-то пьяный отец из дома. Костя убежал, в чём был. Зимой. В одном пиджачке и туфлях на босу ногу. Он бежал по заснеженным ночным переулкам с твёрдым намерением никогда больше не возвращаться домой, где отец во время материного отсутствия постоянно развлекается с какими-то пьяными накрашенными тётками. Костя решил уйти навсегда и поселился пока у своей бабушки в Александровке. Но вскоре из санатория вернулась мать и забрала Костю домой. Мальчишка смирился, а потом и вовсе привык к своему двойственному положению. Отец, когда не было матери, продолжал приводить домой пьяных крашеных тёток; Костя в такие моменты получал от отца на кино и мороженое и неизменно оказывался за дверью. Мать, когда не было отца, приводила каких-то пьяных дядек и тоже давала на кино и мороженое. Костя, как и было велено, держал язык за зубами. Плакал по ночам, уткнувшись лицом в подушку. Когда немного подрос, ловил с дружками на улице Шурку Кузнецова, парня года на три старше, и совал ему скопленные за неделю рубли и полтинники. Кузя покупал на эти деньги «Приму» и «Солнцедар». В подвале их старой, ещё довоенной двухэтажки пили вино, курили. Кузя, развалясь на поломанном, с торчащими из-под разорванной обшивки пружинами, диване, рассказывал интересные вещи о бандитах, о войне, о Гитлере. Однажды показал «мелюзге» самый настоящий железный нацистский крест со свастикой посередине. Костя Бычков с дружками боготворили Кузю и готовы были идти за ним в огонь и в воду. Кузя всё знал, всё умел и никого не боялся. Постепенно он ознакомил своих малолетних поклонников с полным курсом нецензурного сквернословия, старательно выучил курить «Приму» в затяжку, так, чтобы после несложного выражения: «бабка печку затопила, из трубы пошёл дымок», изо рта говорящего и вправду шёл сизый табачный дым. Однажды после порядочной дозы «Солнцедара», Кузя повёл свою пьяную компанию на Дон, на Зелёный остров. Там, бесцельно бродя по пляжу, приставали к девчонкам, побили какого-то парня. На обратном пути Костя ухитрился стащить у купающихся часы. Кузя похвалил и забрал часы себе. Неизвестно чем бы всё это кончилось, если бы их ветхая коммуналка не пошла на слом, а жильцов не переселили в только что начавший застраиваться Северный микрорайон. Бычковы прожили на новом месте недолго, вскоре поменялись квартирами и переехали обратно на Берберовку.

Глава 9.
Потомок лезгинских князей

Снег повалил неожиданно. Вчера ещё чавкала под ногами осенняя грязь, а утром – как будто кто белую простыню на город накинул. Аж в глазах зарябило от чистой крахмальной белизны первого снега. Зима! Даже Вера, довольно равнодушная к подобным сентиментальностям, подбежала к окну вслед за Людой.
Снег был сухой, рассыпчатый и аппетитно хрустел под сапожками. Малышня уже лепила снеговиков, побросав портфели под дерево. Обмахивая стёкла дворниками, по шоссе неторопливо бежали автомобили. Вера поскользнулась на вчерашней, превратившейся в лёд луже и чуть не упала. Какой-то вежливый гражданин предупредительно поддержал её под локоть.
– Осторожней, девушка, не падайте!
– Мерси. – Вера подбежала к троллейбусной остановке.
Как всегда в утренние часы «пик» городской пассажирский транспорт трещал по всем швам. Народ никак не желал понимать, несмотря на горячие уверения водителей, что троллейбусы «не резиновые» и пёр как на штурм Зимнего. Вера засмеялась, увидев как её недавний спаситель тщетно пытается протиснуться в салон отходившего от остановки переполненного троллейбуса. Одна его нога каким-то чудом оказалась на подножке, другая продолжала скакать по дороге, всё больше увеличивая темп вместе с увеличивающим скорость троллейбусом.
Вера взглянула на часы и веселье её улетучилось. До начала занятий оставалось двадцать минут. Подошёл, обволакивая остановку чёрным вонючим дымом, старый жёлтый «Икарус» венгерского производства и Вера, всецело положившись на волю провидения, умудрилась пролезть в салон. Вернее, её туда занесла толпа, стиснув так, что невозможно было ни вздохнуть, ни пошевелиться.
Автобус задрожал, как будто изготовившийся к прыжку зверь, издал яростный зубовный скрежет, сопутствующий включению коробки передач, выпустил целую тучу копоти из выхлопной трубы и отъехал от остановки. Грубый водительский голос объявил в микрофон:
– На остановках останавливаюсь по требованию! Не зевать и заранее готовиться к выходу. Билетов в кассе нет. Эй ты, очкарик, ну куда ты лезешь?! Мне что, выкинуть тебя с подножки, мудака? Закройте заднюю дверь!
– И правда куда лезешь, спешишь, что ли? – раздался чей-то возмущённый мужской бас над Вериной головой. – Такая погода хорошая, а они в транспорт лезут. Пешком нужно ходить!
Чья-то рука больно зацепила Веру по лицу. Автобус набирал скорость.

Глава 10.
Славик Белоусов против шайки Колобка

Глава 11.
Драка в новогоднюю ночь

30 декабря в школе был новогодний вечер. Ёлка – до потолка. В физкультурном зале, где проходил праздник, – музыка. Играл собственный школьный вокально-инструментальный ансамбль, в котором, кстати, состоял и Пашка Лысенко. Люда Червинская с подругами суетились в классе, готовя небольшой банкет с ситро и пирожными. Насчёт всего остального. классный руководитель Нина Ивановна строго-настрого предупредила: «Кто попадётся со спиртным, сразу пойдёт к директору!». Угроза подействовала, и любители горячительных напитков приняли свою дозу заблаговременно дома или здесь же, в школьном дворе.
Раскрасневшийся Пашка Лысенко явно был в редком ударе и выделывал на своей электрогитаре такие штуки, что позавидовали бы, наверное, и профессиональные исполнители. Рядом Алла Безуглова пела, перебирая пальцами микрофон:

Листья жёлтые над городом кружатся,
С тихим шорохом нам под ноги ложатся.

Глаза её искрились, ноги, в такт песне, слегка подрагивали.

Им от холода не спрятаться, не скрыться,
Листья жёлтые, скажите, что вам снится?

Студентка-практикантка несмело в класс входила,
Урок вела, краснея, как будто в первый раз.
И почерком красивым оценки выводила,
Ведь перед ней был первый её десятый класс.

Григорьяна били вшестером. Герасюта, опасаясь его товарищей во главе с Яшкой Паньковым, собрал внушительную кодлу. Даже двоих знакомых девятиклассников подговорил, с которыми пил в раздевалке водку. Однако Яшка Паньков, бросив Григорьяна, убежал первый. Вслед за ним побежали и остальные. Арсена, попытавшегося было сопротивляться, быстро повалили на землю и принялись жестоко избивать ногами, вымещая на нём свою тупую пьяную злобу. Бил даже Пашка Лысенко, вновь затесавшийся в их компанию. Били долго, пока не надоело самим. Бросив, пошли усталой гурьбой в посёлок.
Впереди был новый 197. год и долгожданные зимние каникулы.

Глава 12.
Банда Чёрные Псы

С первых же дней каникул Колобок завёл речь о школе. «Что. Где. Как. ».
Готовились неделю. В ночь с субботы на воскресенье, выставив стеклорезом стекло на первом этаже, полезли. Взяли два магнитофона, кинокамеру, несколько проигрывателей и ударную установку с электрогитарами. Сашка Воронин зачем-то прихватил пачку новеньких, незаполненных аттестатов о среднем образовании. Колька Мановицкий, выпросив у Колобка отмычку, полез в библиотеку. Герасюта выволок из канцелярии пишущую машинку и хотел ещё за чем-то возвращаться, но Колобок грубо его одёрнул.
– Хорош, Лёха. Смываемся!
За окном на улице Костя Бычков и Федька Романов принимали краденые вещи и, замотав их в припасённые белые простыни, прятали в кусты под деревьями. Технарь Юрка Левакин и Пашка Лысенко стояли по обеим сторонам школьного двора на стрёме.
Управились часам к четырём ночи. Два раза стрёмщики подавали сигналы опасности. Первый раз шла запоздавшая пожилая чета, второй – на Пашку Лысенко набрёл уличный пёс, показавшийся ему с перепугу милицейской овчаркой. «У, фанера!» – только и сказал в его адрес Колобок.
Вещи пока спрятали в гараже у Федьки Романова. Потом часть из них перенесли к знакомой Герасюты Таньке Халяве. Дом Халявы – а жила она с одной бабкой – постепенно превратился в малину, как выражался Колобок. Сам он на время куда-то исчез, пацаны говорили – распродавал краденое.
На время его отсутствия руководство взял Герасюта. У него вдруг взыграла фантазия, и он разработал план нового «дела», которое не замедлил осуществить. На железнодорожном вокзале, приметив подгулявшего, хорошо одетого мужчину с двумя тяжёлыми чемоданами, подослали к нему Кристину. Та завлекла легко клюнувшего на удочку гражданина в укромное место под тополями на другой стороне Темерника. Здесь он, под приставленными к груди ножами Герасюты и Мановицкого, довольно охотно отдал свои чемоданы и около тысячи рублей деньгами.
– Спекулянт какой-то, наверно, – рассматривая джинсы, импортные кофты «ферари» и водолазки, плотно уложенные в одном из чемоданов, заключил довольный Герасюта. В другом оказалась импортная шампунь, бижутерия и прочая мелочь, годная, однако, для продажи на «чёрном рынке».
У Кольки Мановицкого закружилась голова от подобных, следовавших один за другим, успехов. Обмывать удачное «дело» поехали в ресторан. Колька опять подцепил Кристину. Пашка Лысенко с Лёхиного позволения пригласил Аллу Безуглову. Юрка Левакин привёл Ольгу с Маринкой и ещё одну их подругу, которую тут же взял под свою опеку Сашка Воронин. Федька Романов пробовал заигрывать с Маринкой, но не очень увлекался, зная, что она гуляет с Колобком. Герасюта был со своей Халявой и только Костя Бычков оказался без пары. Вначале он попытался отбить у Юрки Левакина Ольгу, которой был только по плечо. Потерпев неудачу, загрустил и со злости принялся пить рюмку за рюмкой всё, что только попадалось под руку.
Колька Мановицкий, обняв расслабившуюся от выпитого Кристину за талию, гладил другой рукой по мягкой ляжке. Та хихикала, томно закатывая глазки, и ёрзала от нетерпения задом. Ансамбль заиграл входивший в моду рок и Левакин с Ольгой, а за ними и Лысенко с Аллой пошли выкаблучиваться в центре зала. Федька Романов разливал по рюмкам коньяк. Костя Бычков, изнывая от скуки, заплетающимся языком рассказывал похабные анекдоты:
– Приходит, короче, заяц в публичный дом. А там медведь на кассе. Ну заяц ему, короче, «бабки» кидает. «Давай мне, – говорит, – самую кайфовую чувиху!» Медведь ему: «Нету уже клёвых, косой. Всех разобрали, одна кобра осталась». – «Ну *** с тобой, давай кобру», – соглашается заяц.
– Попляшем? – шепчет на ухо Мановицкому Кристина. Тот встаёт вслед за ней из-за стола. Кристина плотно прижимается к нему мягкой трепещущей грудью. Плавно покачиваясь, они скользят в центре зала по кругу. Они, в общем-то, неплохо танцуют.
– Сколько тебе лет, Коля? – она тыкается ему в грудь головой, обжигает горячим дыханием.
– Семнадцать. А тебе?
– Двадцать четыре. А ты правда со мной в первый раз тогда, Коля?
– А ты?
– Во глупый, ну ребёнок же есть, Надька!
– У меня тоже есть дети. Двое в Крыму и один на Камчатке.
– Врун несчастный, – Кристина смеётся, пряча лицо у него на груди. – Ты меня любишь хоть немножко, Коль?
– А как же, завтра свадьбу сыграем. Кольца у Колобка есть, попрошу напрокат, – Колька, явно издеваясь, щипает её за задницу. – Мягкая ты, хоть и старая.
– Коля, погнали ко мне, ну их всех! Поедешь?
В глубине зала раздаётся вдруг оглушительный грохот перевёрнутого стола и яростные крики. Обернувшись, Мановицкий успевает заметить вцепившихся друг в друга Бычкова и Сашку Воронина.
– Вот чёртов хорёк! – сплёвывает с досады Колька и, подхватив испуганную Кристину под руку, направляется к выходу из ресторана. – Гоним отсюда, пока менты не приехали.
– Су-у-ка-а! – раздаётся позади визгливый голос Бычкова. – Урекаю, не подходи!
– Хорёк, пасть разорву! Винни, не держи меня, я ему сейчас. – слышится в ответ яростный крик Воронина.
Возле них суетятся, разнимая, Винни Пух и Герасюта.

– Засыплемся мы, наверно, скоро, – вздохнула, направляясь в сторону своего дома, Кристина и с тоской взглянула на Мановицкого. – Вам-то что, малолеткам? Вас только на учёт поставят, а мне хана! Зона.
– Замолчи, дура, накаркаешь! – прикрикнул на неё Колька. – Колобок сказал: в случае чего, вас, девчонок, не впутаем. А кто настучит – месть тому по закону!
– Опять же дурачок, – прервала его новым вздохом та. – Докопаются ведь мусора, будь спокоен. От ментов ничего не скроешь. Эх, Коля, Коля, глуп ты ещё, зелен. Закон какой-то приплёл, дурачок. Книжек начитался, что ли? На кичмане один закон: кто сильнее, тот и верховодит. Там беспредел, Коля, там из парней девок делают. Знаешь как это?
– Заткнись! – Колька решительно остановился, глядя в лицо Кристине. – Замолкни, не то я за себя не ручаюсь.
– Ох уж эта мне пацанва, – и не думала замолкать Кристина, кривя в пьяной улыбке губы. – Не лезь в бутылку, миленький. Видала я таких гавриков в одном месте.
– Ну так получай, дрянь, сама напросилась! – Колька с силой ударил её по щеке ладонью, так что отпечатались все пять пальцев.
Кристина, пошатнувшись, вскрикнула от неожиданности.
– Коля, ты что?
Он ударил её ещё раз, по другой щеке. Потом, когда она закрылась руками, ткнул кулаком в живот.
– Получай, пьяная тварь!
– Ну бей, бей! – по щекам Кристины потекли слёзы. – Ну ещё раз, Коля, ещё.
Мановицкий со всей силы врезал ей кулаком по лицу. Кристина, охнув, упала.
– Всё, хватит, – отдуваясь, он стал поднимать её из сугроба.
Кристина вырвала руку, уткнувшись головой в снег, то ли рыдала, то ли смеялась в истерике. Мановицкий опешил.
– Ты что погнала? Вставай, хватит валяться.
Она поднялась на ноги. Устало взглянула на него, утирая рукавом пальто мокрые от слёз, но почему-то счастливые глаза.
– Кристина, ты на меня не обижаешься? – виновато спросил Колька.
– Я на больных не обижаюсь, дурачок, – улыбнулась та и ласково погладила по щеке. – Я ведь женщина, Коля. Ладно, пошли.
Колька так и не понял, что она хотела этим сказать. И вообще, всё её поведение осталось для него загадкой.

Открыла Кристинина мать, пожилая, заметно обрюзгшая от частых выпивок женщина. Она уже перестала удивляться столь лёгкому, ветреному поведению дочери. Не удивилась она и в этот раз при виде вошедшего вслед за дочерью Николая.
– И шалаются, и шалаются по ночам бог весть где и зачем. Надюшка вон весь день орёт, не обстиранная, не обмытая, – проворчала она, кивая на угловую каморку, служившую Кристине спальней, и ушла в свою комнату, откуда доносился громкий, утробный храп её мужа.
– Сама не могла пелёнки поменять, меня дожидалась, – недовольно огрызнулась Кристина. По быстрому раздевшись, поставила на огонь выварку. – Коля, ты покури пока, я мигом.
Мановицкий, присев к столу, рассеянно разглядывал щель в полу. Потом перевёл взгляд на ноги стоявшей неподалёку Кристины. Туго затянутые в чулки, они переливались при электрическом свете и приятно волновали воображение. Когда Кристина наклонялась над поставленным на табурет тазиком, стирая детское бельё, из-под коротенькой мини-юбки выглядывали её полные, белеющие выше чулков, ляжки. У него перехватило дыхание и пересохло во рту. Не в силах больше сдерживать вспыхнувшую страсть, Мановицкий подошёл к ней и вплотную прижался сзади. Она вздрогнула и, продолжая стирать, слегка повернула голову. Он провёл ладонью по её упругой ноге снизу вверх, запустил руку под юбку. Под пальцами проступила тонкая, кружевная ткань её трусиков. Ноги Кристины сами собой стали разъезжаться в стороны. Его рука, пробежав по её пухлому мягкому заду, скользнула вперёд, в низ живота, в самое укромное место. Кристина, уронив в тазик бельё, замерла. Колька, убрав руку, стал стягивать с неё трусы. Горячая кровь мигом прилила к голове. Последнее, что он слышал, было сердитое, всё понимающее покашливание Кристининой матери в соседней комнате.

Генка Колобок, узнав о драке в ресторане, устроил грандиозный разнос своей банде. Надавал по физиономии главному виновнику случившегося Косте Бычкову. Потом принялся за Герасюту.
– Лёха, ты меня знаешь. Если ещё раз хоть одно «дело» без моего ведома. Век воли не видать, – не посмотрю, что кореш.
– Усёк, Гена, больше не повторится, – божился Герасюта.
– Смотрите, мужики, – шипел, зло косясь на сообщников, Колобок, – я в случае чего на зону никого с собой не возьму, сам похиляю за цинку. Но если из вас кто-нибудь скурвится, своих заложит, – начистяк завалю суку! Зарубите себе на носу – я со взрослыми урками тасуюсь, они разберутся, если что. Так что не буреть, чуваки. Без моего слова – ни шагу!
– А давайте Чёрными Кошками назовёмся, – предложил неожиданно Мановицкий. – Я недавно книгу читал: была в Москве такая банда, на весь город гремела.
– Чёрные Кошки? – с видом знатока переспросил Колобок. – Не помню такую. Я все банды наперечёт знаю. И наши, и московские.
– Да она ещё в войну была, не сейчас, – уточнил Колька.
– А что, нечтяк кликуха, Колобок, – поддержал того Герасюта.
– Не, братва, зачем повторяться? – подал голос Сашка Воронин. – Давайте назовём Чёрные Псы. Помните, в «Острове сокровищ» был Чёрный Пёс?
– Нечтяк, – согласились остальные.
– Ну будь по вашему, Чёрные Псы, так Чёрные Псы, мне один чёрт, – не стал спорить Колобок, и принялся красноречиво развивать перед ними перспективу дальнейшей деятельности.
После всего услышанного перестал показываться во дворе Пашка Лысенко.
– Болеет он. Грипп, – сообщила зашедшему как-то Кольке Мановицкому Пашкина мать.
– Ага, ссучился сявка, – зловеще процедил Колобок и обратился к Герасюте: – Лёха, твой керя. Разберись. Если не прихиляет, обоим рога посшибаю!

Колобок задумал новое «дело». Квартиру. Вначале они с Герасютой долго о чём-то шушукались, спорили, доказывая что-то друг другу. Чертили на бумаге какие-то схемы с крестиками и стрелками. Прикидывали что к чему. Через неделю, когда всё было обговорено и решено, стали готовиться. Ездили на электричках в Таганрог, Новочеркасск, Шахты, изучали маршруты. Где будет происходить «дело» рядовые члены шайки ещё не знали. Колобок скрупулёзно распределил роли, натаскивал сообщников каждый день, учил вскрывать фомкой висячие замки, орудовать отмычкой. На подготовку ушло ещё недели две. Под конец Колобок объявил: «Завтра!»
На следующий день, в субботу, собрались часов в семь вечера в дальней пивной на краю посёлка, у Сурена. Колобок, ничего не объясняя, перекинулся парой скупых фраз с Герасютой. Говорили о «ментах», о пистолете. Дело принимало нешуточный оборот. Пашка Лысенко даже застучал зубами о край пивного бокала. Почувствовал в душе предательскую дрожь и Колька. На побледневшего, чуть ли не позеленевшего Юрку Левакина вообще страшно было смотреть.
– Сынки! – сплюнул презрительно Колобок. Выплеснув в угол не идущее в такую погоду даже с подогревом пиво, направился вон из пивной.
В роще Герасюта, поманив к себе Чёрных Псов, вполголоса заговорил:
– Хиляем на электричку и в Шахты. Там и залепим скок. Мы с Лысым для отвода глаз грохнем в соседнем квартале витрину и – ноги. Смотри, Лысый, в случае шухера – язык проглоти, не то я тебе его вместе с башкой вырву. Остальные с Колобком – на «дело». Ховиру вычислили что надо! Там такой бобёр гужуется. Бычок и Студент – на стрёму. Короче – всё. Самим никуда не рыпаться. Чуть что – у Колобка «волына» с тремя обоймами.

Пашка Лысенко чуть не погубил всё дело. Не успел Герасюта припасённой заранее половинкой кирпича примериться перед витриной промтоварного магазина на безлюдной шахтинской улице, как Пашка, что-то крикнув, попятился в темноту за угол дома. По улице, освещая фарами дорогу, ехала машина. Лысенко снова крикнул и побежал. Герасюта, не разбив витрину, бросился его догонять, но Пашка как в воду канул. Тщетно проискав его с четверть часа по мрачным, похожим одна на другую, подворотням, Лёха отчаялся и не придумал ничего лучшего, как заявиться к мерзшему на стрёме у намеченного дома Бычку.
– Васер, хорёк, шакал смылся куда-то!
– Во падло! – Костя клацнул зубами от холода. – Что делать, Лёха?
– Вешаться!
Мимо них к дому, как раз в тот подъезд, где орудовал Колобок с чуваками, прошла одетая в дорогую длиннополую шубу женщина. Бычков, заложив четыре пальца в рот, несколько раз громко свистнул. Герасюта с опаской осмотрелся кругом.
– Много было людей, Бычок?
– Пять человек – мимо. Все мужики. Эта, в подъезд, – первая. Ещё один чёрт – в соседний. Повяжут нас, Лёха, жопой чувствую! – лихорадочно застучал зубами Бычков.
– Не понтуйся, козёл! – зло зыркнул на него Герасюта.
Из подъезда с большой сумкой в руке показался Федька Романов.
– Славу богу, поканали, – облегчённо вздохнул Лёха.
По одному постепенно собрались на железнодорожном вокзале. Не было только Пашки Лысенко.

Глава 13.
Сексуальные развлечения Адольского

Виталик вот уже с месяц сидел в тюрьме и Вера, позабыв о нём, вовсю крутила с Адольским. Он каждый день приезжал за ней к институту на новенькой голубой «Ладе» и на ней же вечером отвозил Веру домой. Ей нравились его «Жигули», но впоследствии оказалось, что машина не Адольского, а его приятеля. Как-то Адольский привёл и этого приятеля – длинноногого худощавого парня с опущенными книзу усами на манер «Песняров». Вера про себя так и прозвала его: Песняр. Ещё он был похож на кота. Поначалу Вера никак не решалась раздеться при Песняре и только после внушительной дозы коньяку позволила, чтобы её раздел Адольский. Тот задумал нечто новое в фотоискусстве и сразу же, без обиняков, приступил к подборке пикантных кадров. Вначале он уложил усатого на диван-кровать и предложил Вере, сев ему на живот, всунуть его член во влагалище, что Вера и проделала без особого затруднения – член у Песняра сейчас же встал, как солдат по стойке смирно. Песняр, ухватив её скользкими пальцами за бёдра, проворно задёргался. Вера, имитируя экстаз, сжала руками груди и, полузакрыв глаза, ощерила в сексуальной улыбке зубы. Адольский, прыгая от восторга как обезьяна, бегал по комнате и то и дело щёлкал затвором фотоаппарата.
– Верочка, ты королева! О, чего стоит одна эта улыбка! А руки. Ты потрясающа, Вера.
Вера, дождавшись пока усатый под ней прекратит дёргаться, приняла другую, ещё более вызывающую позу, брезгливо вытираясь тряпкой. Тот, потирая волосатой лапой живот, побежал, как козёл, к умывальнику. Вера, глянув на его тощий, прыщеватый зад, поморщилась ещё сильнее.
– Евгений, я с этим вонючим козлом больше не могу. Меня воротит.
– Ладно, – оставив фотоаппарат, Адольский принялся стаскивать брюки. – Поступим, Верочка, по-другому.

Как-то мать, стирая её джинсы, нашла в кармане какой-то подозрительный предмет в блестящей аптечной упаковке.
– Вера, иди сюда!
– Что, мама?
– Что это значит, Вера?
– Ах, мамочка, всё-то у тебя глупости на уме, отстань, – Вера выхватила у матери контрацептив, и стремглав убежала в комнату сестры.
У Люды в это время сидела одноклассница Алла Безуглова.
– Привет, девочки! – беззаботно впорхнула к ним Вера. – Людка, опять ты как на поминках. Да улыбнись, что ли. Вон Аллочка цветёт и пахнет. Как женихи? Не обижают?
– Наши женихи не в ту сторону зенки пялят, – бойко ответила Алла.
– Бухают, что ли? – весело захохотала Вера. – Правильно, девочки, – пусть пьют, после съезда закусывать нечем будет. Знаете такой анекдот? Слушайте, сдохнете от смеха. Встретились три женщины и про своих мужиков базар завели. Одна говорит: «Мой пьёт, колотит меня пьяный». У второй та же история, у третьей – тоже. Ну, первая и предлагает: «А давайте сходим к Мавзолею, Ленину пожалуемся». Короче, приходят к Мавзолею. Так, мол, и так, говорят, Владимир Ильич, пьют наши мужики, не знаем что делать. «Пусть пьют, они революцию совершили», – слышится голос Ленина. Пошли они дальше, к могиле Сталина. Так, мол, и так, Иосиф Виссарионович, пьют наши мужья, нас колотят. «Пусть пьют, – слышится из могилы голос Сталина, – они Гитлера победили». Пошли тогда чувихи к Брежневу на двадцать четвёртый съезд партии. «Вот, – говорят, – Леонид Ильич, пьют наши мужья, не знаем что делать». Брежнев подумал, брови нахмурил и отвечает: «Пусть пьют, посмотрю, чем они после съезда закусывать будут!».
Алла, уловив смысл, рассмеялась. Люда вскинула удивлённо брови.
– Брось, Вера, всякую дрянь повторять. Противно.
– Дрянь, зато правда, – махнула на сестру рукой Вера. – Масла нет, за мясом очереди километровые, колбаса – дефицит. Что нам их поганые съезды? Накормят они нас, что ли?
– А говорят – повышение цен будет, – поддержала Веру Алла Безуглова, – на золото, ковры, мебель, на такси и рестораны.
– И правильно! – загорелась Люда. – Кто на такси катается да в ресторанах гуляет? Только спекулянты да жулики всякие, кому деньги даром достаются.
– Спекулянты да жулики как гудели по ресторанам, так и будут гудеть, – оборвала её Вера. – Потому что у них денег – воз и ещё маленькая тележка. Их никаким подорожанием не испугаешь. Так-то.

«Какой циничный подлец, какая мразь!» – гадливо думала Вера, вышагивая по пустынной ночной улице.
Мимо, осторожно нащупывая фарами дорогу, проезжали редкие машины. Некоторые притормаживали, но у Веры не было с собой денег, и она отрицательно качала головой.
«Борец за идею. Анархист. Грязный гомосек – вот кто ты, Адольф! Жалкое подобие человека. Но кто же в таком случае я? Нет, только не это. Всё брошу, дождусь Виталика. Нужно сходить к его матери, завтра же. ».
– Привет, соседка! – окликнул её вдруг петушиный тенор и Вера, вглядевшись в темноту подворотни, узнала в говорившем одноклассника своей сестры Костю Бычкова. Возле него чернели ещё три неясные фигуры.
– Привет! – кивнула она, торопливо проходя мимо подозрительной компании.
– Погоди немножко, что-то скажу, – ухватил её за руку Костя, но тут отделившийся от стены Генка Колобов двинул его по шее.
– Не лезь вперёд хозяина, Бычара, – зубы вирву!
– Что вам нужно? – отступила на шаг Вера.
– Девушка, – Колобок галантно взял её под руку, – не боитесь одна гулять в такое позднее время? Могу проводить.
– Зачем уж, спасибо, – попыталась освободиться Вера, но Колобок сжал её руку мёртвой хваткой.
– Мне не перечат, девушка! – Обернувшись к своим, Колобок гаркнул: – Исчезли! Все. До завтра.
Вера пошла с Генкой.

На следующий день он хвастливо рассказывал Герасюте и Кольке Мановицкому:
– Прямо в подъезде, кенты. Одноклассницы вашей сеструху старшую, Верку. Раком. Ну и шмара, я вам скажу – это только видеть надо было!
– Свистишь, Колобок, – она ж в институте учится, – не поверил ему Мановицкий.
– Мана, я за свои слова отвечаю, а ты ответь за свои! – полез на него с кулаками Генка.
– Харе, чуваки, без рук, – встал между ними Герасюта. – Мана, фильтруй базар, – Колобок у нас – половой гангстер!

Глава 14.
Крушение иллюзий

Глава 15.
Весна даёт о себе знать

На улице между тем с каждым днём становилось теплее. Чувствовалось неумолимое приближение весны. Таял снег под деревьями, капало с крыш. Лёгкий ветерок приносил из полей запах слежавшегося чернозёма. Весна накатывалась стремительно, захлёстывала всё существо города, как любовь, и некуда было от неё деться, и не удержать прошлогодний снег в сердцах. Все ждали весну с тревожным замиранием сердца, как ждёт под вечер парень любимую девушку. Мучается, поглядывая на часы, но твёрдо веруя, что, не смотря ни на что, она вот-вот появится. Приближалась весна, а вместе с ней и выпускные экзамены.
– Ты что, Людочка, такая грустная? – спрашивала дочку Надежда Станиславовна. – Билет трудный попался?
– Нет, мама, – Люда тенью скользнула в свою комнату.
– Может, погуляем, дочка? – не отставала Надежда Станиславовна. – В клубе, говорят, чудный индийский кинофильм идёт. «Зита и Гита».
– Потом, мама. Я ещё позанимаюсь, – ответила из-за двери Люда.
– Взрослеют дети, Надюша, взрослеют, – задумчиво проронил Анатолий Петрович, кладя руку на пышное плечо супруги.
– Десятый класс, Анатолий, не шутка! – поддакнула Надежда Станиславовна.
– Весна, Надюша, – многозначительно взглянул на неё Анатолий Петрович. – Это весна.
– Люда! – заглянула в комнату дочери Надежда Станиславовна.
– Ну что тебе нужно, мама?! Я занята, – раздражённо взглянула на неё Люда, отрываясь от учебника.
– Не нужно так, дочка, – приблизившись, мать ласково погладила её по голове. – Что-нибудь серьёзное, Люда? Не скрывай.
– Мама, он же не видит перед собой пропасти, куда сам себя толкает! Он ничего не видит, мама! – горячо вырвалось вдруг из самых недр девичьего сердца. – Он хороший, мама. Он просто хочет, чтобы его считали плохим. Он рисуется. Строит из себя невесть кого, – лишь бы выделяться среди остальных. Он мне нравится, мама! Я боюсь за него.
– Кто он? – с тревогой взглянула в глаза дочери Надежда Станиславовна. – Ты не должна ничего скрывать от своей матери.
– Не могу, мама.
– В таком случае, совета ты от меня не услышишь! Не понимаю.
– Но, мама, не совета прошу.
– Пойди погуляй, дочка.

Люда пошла к своей лучшей подруге Алле Безугловой, жившей неподалёку. Та с порога огорошила Червинскую новостью:
– Людка, не поверишь – видела Наташку Голикову с парнем! Высокий такой блондин, кучерявый и тоже в очках. Под ручку шли. Щебетали о чём-то, как голуби.
– Правда? – неподдельно изумилась Людмила.
– У Светки Никольской спроси. Мы с ней гуляли. Возле библиотеки их встретили. Наташка прошла, даже голову не повернула.
– Ну и ладно, – как будто от чего-то отряхиваясь, произнесла Червинская. – Ты занимаешься?
– Тургенева читаю, «Дворянское гнездо», – похвасталась Алла. – Умопомрачительная вещь, Людка! Даже не верится, что такое когда-то было в действительности. Любовь, цветы, слёзы. Ручки дамам целовали.
– Было и есть, Алла, – убеждённо сказала Люда. – Просто плохое мы замечаем значительно чаще, чем доброе и хорошее.
– Ну, понеслась душа в рай, – скривилась Безуглова. – В облаках всё витаешь, милая. Гляди, падать больно придётся, на землю-то. Герасюту твоего, между прочим, тоже кое с кем видели. И не я одна.
– Знаю, мне Пашка Лысенко рассказывал, – глухо проронила Людмила. – Путается с уличными девками. Но всё равно он не такой как все.
– О боже! Да какой он не такой, пальцем деланный, что ли? Это жизнь, Людка. Ты неисправима, так же как и твой вечный сосед по парте Коля Мановицкий, которому кроме сигарет, книжек и вина больше ничего не надо. Однако даже он говорил как-то, что тебе нелегко будет выскочить замуж.
– Спасибо, Алла, я учту твоё мнение! – сухо поблагодарила Людмила и, не попрощавшись, заторопилась домой.
– Обиделась, Люд? Ну извини, больше не буду. Честное пионерское, – поняв свою оплошность, попыталась загладить вину Безуглова. – Ну не дуйся ты, в самом деле, что сгоряча не ляпнешь. Хочешь, я тебе тени фирменные подарю?
– Что ты, Алка, зачем? Я и не думала обижаться, – Люда вымученно, через силу улыбнулась подруге. – Я так, на минутку зашла. Физику ещё повторить нужно.
«Гордая. И ведь никогда ни в чём не признается, – подумала после её ухода Алла. – Трудно ей будет в жизни. Хотя, кто его знает. Мать говорит, что не следует сильно выделяться из общей массы. Наверное, она права. За спинами других спокойнее. А вот Людка зачем-то рвётся в первые ряды и даже дальше. Из кожи вон лезет, чтобы выделиться из всего этого школьного муравейника. Глупая. Хотя, с какой стороны посмотреть. И один в поле воин, как говорится. А Лысенко всё-таки порядочная дрянь! – вспомнив, передёрнула плечами Алла. – Были ведь у него деньги тогда, после ресторана. Федька Романов дал. Рублей пятнадцать было, а на такси пожалел. Пешком шли до самого дома. Шакал, он и в Африке шакал. Вернее – хамелеон. Нет, это не мужчина. ».

Глава 16.
Призраки наводят ужас

Выписавшись из больницы после «задушевного» разговора с Колобком, Пашка Лысенко прямо заявил Мановицкому:
– За что они меня так, Колян? Не по-товарищески. Я ведь пахану ничего такого не говорил, не думай. Я понимаю. О «деле» вообще разговора не было, а они.
– Кто тебя? – полюбопытствовал Колька.
– Темно было, не помню. Колобок, кажется, остальных не разглядел. Палками били. Какие-то мужики вступились. Это всё из-за Герасюты! – Пашка с опаской покосился по сторонам школьного коридора. – Коль, я так больше не могу. Они ведь и ножом пырнуть могут! Что делать, Колька?
– Сухари сушить. Что спрашиваешь, я почём знаю, – малоутешительно ответил Мановицкий. В его душе последнее время тоже творилось нечто подобное, что сейчас впрямую высказал Пашка. Колобок задумал новое «дело». Магазин. Колька боялся. Со дня на день ждал провала Чёрных Псов – боялся, что Люда Червинская так и останется для него навсегда несбыточной мечтой детства. Да, весна властно заявляла о своих правах и в опустошённом житейскими невзгодами Колькином сердце. Олицетворением весны была Червинская. Иной раз Колька до боли в дёснах стискивал зубы, чтобы не разреветься от обиды, как мальчишка, перехватывая устремлённый на Герасюту, тоскующий взгляд Червинской.
Другой причиной его скверного настроения было то, что у Кристины появился сожитель – угрожающего вида субъект по кличке Абдула, недавно «откинувшийся» из зоны. Абдула хорошо знал Генку Колобка, а на всех его дружков смотрел свысока, как на шестёрок, и относился к ним с нескрываемым презрением.
Мановицкий старался больше не думать о Кристине, хотя Герасюта частенько его подкалывал:
– Что, Колян, прошла любовь – завяли помидоры. Не горюй, мы тебя на другой биксе поженим. Бычара за свата сканает. Свахой Муму возьмём. Я – так и быть, свидетелем буду.
– Нет, Лёха, – невесело качал головой Колька и недвусмысленно намекал: – На этой свадьбе нам только подсудимыми быть, свидетелями не получится.
– Типун тебе на язык! – хмуро воскликнул Герасюта.
На уроке истории директор Валерий Павлович как всегда начал урок с краткого освещения международных событий.
– Обстановка в мире весьма напряжённая, ребята, чревата взрывоопасными инцидентами, как это происходит на Вьетнамо-Китайской границе и в Анголе.
– А в Чили как там, Валерий Павлович? – зная, что директор оседлал своего любимого конька, подлил масла в огонь Герасюта.
– Не торопись, Алексей, расскажу и о Пиночете.
Валерий Павлович принял напыщенный вид и по-ораторски заложил руки за спину.
– Некоторые западные политические обозреватели опрометчиво заявляют.
– Крот. Гляди, Лёха, Крот опять про политику погнал, – прячась за спину Герасюты, давился смехом Бычков. – Окочурюсь, Лёха, – Монгола.
Сидевший в соседнем ряду Арсен Григорьян полушёпотом, с циничной улыбочкой заметил:
– Бычкову политика теперь не нужна, у него очередной папа – военный. Дома ему политинформации проводит, за вечерним чаем.
Костя, побледнев, выскочил из-за стола.
– Падло армянское! Макака черножопая! Ненавижу.
– Бычков, вернись сейчас же! – крикнул, прервав свою речь, Валерий Павлович, но Костя уже исчез за тяжело всхлипнувшей дверью.
– Психопат, – поёжился, виновато пряча глаза, Григорьян.
Герасюта внимательно посмотрел на него, но промолчал.
– Валерий Павлович, можно я его приведу? У него в семье неблагополучно, – вызвалась комсорг Голикова.
Колька Мановицкий равнодушно зевнул.
– Дешёвый номер. Не люблю. Похуже бывает.
Классный руководитель Нина Ивановна отыскала Бычкова в физзале. Забившись в угол за матами, он, не стыдясь, ревел, по щенячьи морща носик.
– Ну что ты, Константин? Успокойся. Не надо так переживать, – присела с ним рядом Шурупова. Ласково погладила по голове.
– А чего они?! А чего он. Папа военный. Не отец он мне, Нина Ивановна! Мой отец с мамашей развелись. Мать бросила меня, с каким-то хахалем, майором, в Сочи уехала. отдыхать. Я его ненавижу! И её тоже. – Бычков растирал кулачками слёзы, бегущие по впалым щекам. – Они всю жизнь, как собаки, грызлись, отец с матерью. Врали друг другу, притворялись. Я у них на втором месте был, а то и вовсе на десятом. Не могу я так больше, Нина Ивановна. Повешусь!
– Ну что ты, Константин, перестань. Всё обойдётся.
– Правда, Нина Ивановна?
– Иди в класс, Костя.

Глава 17.
Провал Чёрных Псов

Узнав об этом, Колобок схватился за голову.
– Продали щенки. Амба!
Абдула схватил его за грудки, властно приказал:
– Узнай, мужик: что? как? почему. Где меня найти знаешь. В случае большого шухера, мотай на все четыре стороны, сбивай хвостопадов. С делами покончено. Всё!
Колобок помчался к Мановицкому. Об опасности как-то не думалось, жаль было сорвавшегося «дела», подготовленного и разработанного до мельчайших подробностей.
Колькина мать, едва взглянув на Генкину физиономию, решительно захлопнула перед ним дверь.
– Нету его. Нечего шляться на ночь глядя. Вон убивают уже в рощах, – послышался из-за двери её рассерженный голос.
Не успел раздосадованный Колобок спуститься на несколько ступенек, как из квартиры с шумом вырвался Колька.
– Чё надо, Ген. Насилу смылся.
– Погнали, – коротко приказал Колобок.
За гаражами, куда привёл его Генка, закурили. Мановицкий принялся рассказывать:
– А чёрт его знает за что. Лёха не при делах, сто процентов! Бычара всё. С девятиклассниками тусуется. С Лёнькой Сурком. Ну, тот ничё кореш, свой в доску. Ещё там шушера всякая: Зинченко с посёлка, остальных не знаю. Вчера с трёх уроков сканал Бычара. Кажется, он это – Шапошникова. А у того предок – лягавый.
– Значит всё-таки Бык. – задумчиво протянул Колобок.
– Может, Бык, а может, и нет, кто его знает, – уклончиво ответил Мановицкий.
– Позырим, – сказал Генка.

Враги сожгли родную хату,
Убили всю его семью.
Куда теперь идти солдату?
Куда нести печаль свою?

Колобок с Ворониным, сидя посередине узкой дорожки, сбегавшей к воде, повернулись к приближающимся людям.
– Дорогу, сынки, – вызывающе крикнул хмельной, увешанный орденами и медалями старик, – герой Кенигсберга идёт!
Колобок, не меняя позы и не двигаясь с места, снизу вверх равнодушно взглянул на ветерана и презрительно сплюнул.
– А-а ветеран Куликовской битвы. А я, пахан, тоже воевал. Во Вьетнаме за американцев. У меня нога деревянная.
Другой мужчина, помоложе первого, резко рванул мехи аккордеона и загорланил, перебивая державшую его под руку женщину:
Этот день Победы порохом пропах,
Это праздник с сединою на висках,
Это радость со слезами на глазах.
День Победы.
Сашка Воронин вскочил вдруг на ноги, метнулся к гармонисту и что есть силы двинул того в зубы. Мужчина захлебнулся песней. Выронив аккордеон, повалился навзничь, на руки подхвативших его женщин.
Колобок схватил Воронина за руку.
– Ты что, козёл?! Не знаешь, зачем мы сюда прихиляли?
Старик с орденами смело бросился на них.
– Ах вы щенки паршивые! Ах вы молокососы. Да я вас сейчас в порошок сотру и по полю развею.
Тут уж не вытерпел и Колобок. Подпрыгнув, он ловко влепил старику ногами в грудную клетку. У старика внутри что-то хрустнуло. Он отлетел на несколько метров назад и упал навзничь на землю.
– Я кровь за вас проли. я Кенигсберг брал. – прохрипел с земли старик и, захлебнувшись хлынувшей изо рта кровью, затих.
Воронин ударил его носком туфля в висок, повернулся к орущим не своими голосами женщинам.
– Харе, Вороной, сваливаем от греха, – потянул его в сторону Колобок. – Старый, кажись, кони двинул.

Глава 18.
Смерть Белоусова

Славик Белоусов сгружал возле магазина огурцы с машины. Ящики были тяжёлые, но чтобы сэкономить время, приходилось брать сразу по два. Щупленький, худосочный шабашник лет сорока в замусоленном мятом костюме дугой сгибался под тяжесть ящиков. Освободившись в очередной раз от груза, он в изнеможении сел прямо на пыльный пол склада и скороговоркой зачастил:
– Бригада – ух, работает до двух, пьёт на троих. А времени, брат, уже половина первого.
Славик вспомнил, что ничего ещё не ел с утра. Вчера здорово поддал с братом Иваном, потратив последний червонец. Мать, взяв отпуск, уехала в санаторий, и Славику приходилось в поте лица зарабатывать на хлеб. Лариса, родив ребёнка (по слухам, смуглого и черноволосого до синевы), потребовала от него алименты. Славик разочаровался в жизни окончательно. «Вот тебе и место под солнцем, как говорил некий Корольков-дядя Боря!» – обливаясь потом под жгучими лучами июньского солнца, подумал Белоусов. Ящики в машине как будто не убавлялись. Шабашник в мятом костюме еле передвигал ноги, но бодрился и пытался шутить. Наконец, не выдержав, бросил ящик и скомандовал:
– Перекур, ну её к пьяной бабушке. От работы лошади дохнут, правда, мальчишка?
– Дохнут, – угрюмо подтвердил Славик, присаживаясь рядом с шабашником.
– У тебя спички есть, мальчишка? – спросил шабашник.
– Найдутся.
– Ну давай тогда и папироску, а лучше две, – у меня брат из армии вернулся, а тёща на курево не даёт. У тебя, мальчишка, тёща хорошая?
– Ведьма!
– Ну где мне взять такую тёщу, чтобы купила «Жигули», – хриплым пропитым голосом затянул весёлый шабашник, – и чтоб никто не догадался, что это «бабки» не мои. Ты водку пьёшь, мальчишка? – оборвав резко песню, без всякого перехода неожиданно спросил шабашник.
– Нам, татарам, всё равно, что водка, что пулемёт, лишь бы с ног сбивало, – в тон ему, бодро ответил Славик.
– А работаешь, небось, по монтажу, как я? Где посижу, где полежу.
– Угадал, дядька.
– Тогда будем знакомы: Коля из-под Мало-Мишкина. Слыхал?
– Нет, – чистосердечно признался Славик.
– Это не важно, всё ещё впереди. За дело, мой юный друг. Работаем до двух, пьём на троих. Стакан у меня есть.
Снова подошли к машине, где, развалясь на ящиках, дремал третий грузчик, – долговязый, заросший и небритый студент в рваных джинсах.

Вера сначала не поверила, узнав от сестры о случившемся.
– Полно тебе, Людка. Выдумки. Это, наверно, какой-нибудь другой Белоусов, однофамилец.
– Нет, Вера, – Славик! – заверила сестру Людмила. – Если не веришь – у папы спроси. Да и на улице все говорят.
– Бедненький Славик, – Вера, всхлипнув, закрыла лицо руками. – Из-за меня он это всё. Я во всём виноватая!
– Ну что ты, доченька, успокойся, – обняла её выбежавшая из кухни Надежда Станиславовна. Погладила по волосам. У самой у неё на глазах заблестели слёзы.
– Однако же. И кто бы мог подумать? – пожимал плечами сидевший в кресле Анатолий Петрович. – Броситься с голыми руками на вооружённых до зубов грабителей. на Призраков этих. Герой! Герой, ничего не скажешь.
По его тону нельзя было определить, восторгается он, осуждает или иронизирует.
Люда, забежав к себе в комнату, кусала губы. Бормотала, как будто споря с отцом:
– Да, да герой! Да и ещё раз да!
В мыслях возникли знакомые ассоциации. «Славик – герой! Как Павка Корчагин, как Олег Кошевой, как Александр Матросов. Не струсил, не убежал. Всё как на войне, как на амбразуру дота. А я бы смогла? Не знаю! Не знаю! И ещё раз не знаю. Но Славик – как в бою. ».
Люда заплакала. Точно так же, как тогда, в классе, когда увезли в милицию Герасюту. В школе он больше не появлялся. На следующий день приехали за Лысенко и Мановицким. Вызывали в милицию Безуглову. После она рассказывала: «Ой, что творили, Людка! Убиться веником. Людей избивали, деньги отбирали, квартиры с магазинами грабили. Колобов у них за старшего был. Помнишь, как-то школу обворовали? Тоже их рук дело. Всех посадят, следователь говорит. И поделом. А Бычка и вовсе расстрелять нужно! Зверёныш. ».
Люда не верила своим ушам. Неужели они могли. Мановицкий – этот тихоня, – Лысенко, Бычков. Неужели Герасюта был способен раздевать прохожих? А Бычков? Как его хватило на убийство? На зверство? На фашизм. Как он дошёл до этого?
Вскоре после экзаменов сняли с работы директора школы Валерия Павловича. Выпускной вечер прошёл вяло и неинтересно. Классный руководитель Нина Ивановна, постаревшая буквально на глазах под влиянием последних событий, напутствовала:
– Счастья вам, ребята, – и поменьше ошибок в жизни! Тяжело придётся, приходите, не забывайте вашу старую учительницу, – помогу, чем сумею. И главное, не забывайте друг друга. И наших «жуликов» тоже не забывайте, – в голосе женщины послышались жалостливые нотки. – Как-то у них теперь сложится.
Шло следствие. Вызывали родителей, учителей, одноклассников. Нина Ивановна дневала и ночевала в следственной части. Видела, как увезли однажды в неотложку лишившуюся чувств мать Лысенко. Слышала взаимные упрёки и обвинения бывших супругов Бычковых. Успокаивала, как могла Мановицкую.
– Николай честный парень, Валентина Семёновна. Успокойтесь, не убивайтесь вы так. Не знаю – как будет, но урок послужит ему на пользу.
– Нина Ивановна, милая, – не стыдясь слёз, плакала мать Мановицкого. – Он же у меня такой беспомощный. Его загрызут там, в тюрьме. шпана всякая.
В кабинет следователя, даже не поздоровавшись, прошёл тучный, как всегда серьёзный, инженер Романов, отец Винни Пуха.
Фигурировали в деле двое: Костя Бычков и Леонид Сурков. Пожилой следователь с усталым, испещрённым глубокими бороздами морщин лицом признался как-то Нине Ивановне:
– Взрослому б за такое – высшая мера как минимум.
Оба помимо убийства и изнасилования обвинялись в неоднократных кражах и грабежах. Сурков, ко всему прочему, уже имел судимость и отбывал год в воспитательно-трудовой колонии.
Следователь быстро раскусил этого шестнадцатилетнего рецидивиста. Тип довольно распространённый в среде малолетних правонарушителей. Озлоблен до предела. Не робок. Под завяз напичкан воровской идеологией, почерпнутой в тюрьме и колонии из рассказов старших. За исправление – один процент из ста. Почти безнадёжен. Опасен для общества. Бычков – дело другое. Припадочен: результат тяжёлого детства. Семейные драмы. Моральное разложение. Но есть кое-какие перспективы. Есть над чем поломать голову.
Следствие длилось почти полгода. Через некоторое время, до суда, под подписку о невыезде отпустили Лысенко. Люда решила его проведать.
– Заходи, Людочка, – обрадовался приходу одноклассницы Павел.
Люда, оглядев его стриженую под ноль голову, невольно улыбнулась.
– Тюремщик.
У Лысенко уже был Яшка Паньков. Как всегда распространялся о ценах на бензин и автомобильные запчасти. (По случаю успешного поступления в институт родители купили ему «Жигули» последней модели).
– Ну как там?, – без обиняков спросила Люда. – Как Мановицкий, Герасюта, вообще как все?
– А я думаешь знаю! – сел на диван Лысенко. – Только на очных ставках и виделись. Бычок кровью харкает, худой весь, как дохлая крыса. У Герасюты борода пробивается. Кошмар в общем. Я не знаю, что и делать. На улицу не выхожу. Колобка ещё не поймали. Он зверь. Зарежет – и глазом не моргнёт.
– Думать нужно было, Павел, – строго произнесла Червинская. Немного посидев, поднялась.
– Мне пора.
– Я тоже пошёл, Пашка, – заторопился и Паньков. – Некогда, понимаешь. Готовлюсь. Сессия на носу.
На лестничной площадке предложил приунывшей Людмиле:
– Тебя подвезти? Я на колёсах.
– Спасибо, Яша. Не надо.
– В университете как? Ты ведь, кажется, на журналистике. Как раз по тебе специальность. Гляди, ещё писательницей заделаешься.
– Не смеши, – вяло отмахнулась Червинская.

Глава 19.
Встать, суд идёт!

Источник