библейская чума что это такое

Карантин, прялка и массовые преследования: как чума изменила Европу

Эпидемия бубонной чумы в средневековой Европе остается самой серьезной по последствиям эпидемией в истории. От наших генов до языка, от экономики до системы права, от технологий до искусства — изменения, вызванные эпидемией чумы, остаются с нами и сегодня.

Даже слово «карантин» родом из XIV века. Итальянское quarantino образовано от quaranto, «сорок» — такое количество дней прибывавшие в портовые итальянские города путники должны были пробыть в изоляции. Практика появилась в итальянской Рагузе (сегодня Дубровник, Хорватия): в 1377 году ввели закон о trentino, тридцатидневной изоляции новоприбывших. Позже так стали делать и другие города, а trentino удлинился до карантина. По некоторым версиям, сорокадневный срок отсылал к библейским событиям: именно столько времени продолжались Всемирный потоп и искушение Христа.

Появление карантинов в Средневековой Европе удивительно: инфекционной теории в тот момент не существовало. Бедствие таких масштабов мог вызвать только гнев бога, разозленного на грешников. Божественная кара, по общему мнению, распространялась через миазмы воздуха, причем технология формирования этих болезнетворных воздушных начал широко обсуждалась. По одной из версией виновником был вулкан Этна на Сицилии — именно через этот остров чума попала в Европу.

Карантин был попыткой избежать повторного распространения черной смерти: пик эпидемии в Европе пришелся на 1347-1353 годы. Эпидемия началась в центральной Азии в 1330-х годах и распространилась и на восток, и на запад. В Европу чуму завезли кораблем, который пришел на Сицилию из Крыма. По легенде, в 1346 году золотоордынский хан Джанибек держал в осаде Генуэзскую крепость Каффу (в нынешней Феодосии). Монгольские войска были ослаблены чумой, и Джанибек приказал забрасывать крепость катапультами с чумными трупами, чтобы уравнять силы — по крайней мере, так события описывает очевидец. Несмотря на оригинальное применение биооружия монгольским ханом, осада кончилась отступлением Джанибека, а генуэзские купцы отправились сначала на Сицилию через Константинополь, а потом и в Геную, распространяя инфекцию. Четырьмя годами позже чума охватила уже всю Европа — от Скандинавии до России.

Издание Vox приводит карту распространения черной смерти. Пандемия практически не затронула Польшу: во-первых, она была аграрной страной с небольшими городами и низкой плотностью населения, а во-вторых, закрыла границы — и потеряла всего около 15% жителей. В Милане ввели жесткий карантин: изолировали заболевших вместе с семьями в их домах, наглухо закладывая двери и окна кирпичом.

Труд и экономическое устройство

Землевладельцы однозначно проиграли: некоторым пришлось отказаться от возделывания зерна в пользу скотоводства (в основном, заводили овец, с которых получали и шерсть, и мясо). Скотоводство было менее трудоемким и менее рискованным, но и намного менее прибыльным делом. Те лендлорды, которым повезло меньше, пошли в наемные войска или даже промышляли разбоем.

«Из-за нехватки людей огромное количество прекрасных плодородных земель оставалось невспаханными. Погибших было так много, что никто не мог обработать свои поля, засеять пшеницу, обрезать виноградные лозы, не заплатив тройной цены»,

— французский поэт Гийом де Машо, 1349 год.

В ремесленном труде изменения были еще сильнее. Плотников, каменщиков, портных, сапожников, кузнецов стало меньше. Стоимость их услуг выросла и оставалась высокой еще долго — обучать новое поколение ремеслу стало практически некому. Города соревновались за квалифицированных работников: предлагали ускоренную выдачу лицензий, снижение налогов и бесплатное жилье.

Рост заработков вызвал повышение спроса на необязательные товары и предметы роскоши, вроде сложных нарядов из шелка и драгоценных металлов. В Британии стали выращивать больше ячменя: все больше работников могли позволить себе ежедневно тратиться на кружку пива и проводить несколько часов за отдыхом. Дома, в которых хозяйки раньше варили пиво для семьи и соседей, превратились в полноценные пивоварни и публичные заведения, где можно было не только выпить, но и узнать за ужином деревенские новости. Судя по всему, именно так появился английский паб: не только питейное заведение, но и место для общения.

Чума не исчезла после эпидемии черной смерти 1347-1353 годов: в Европе вплоть до середины XVII века каждый год возникали локальные вспышки. Количество жителей Европы выросло до показателей первой половины XIV века только через 200 лет. Поскольку эффект был долгосрочным, другим способом восполнить нехватку рабочей силы стали технологические инновации: изобрели прялку и печатный станок, в производстве стали широко использовать ветряные и водяные мельницы.

Церковь: от самобичевания к протестантизму

Выжившие священники тоже выиграли от эпидемии, как и крестьяне. Многим удалось не только продвинуться в карьере, но и неплохо заработать. Проводить литургии, причащать и, главное, исповедовать перед смертью было почти некому. Хотя Папа Римский разрешил умирающим исповедоваться не только священнику, но вообще кому угодно (даже женщине), многие состоятельные люди были готовы заплатить любые деньги за «официальную» предсмертную исповедь перед священнослужителем.

Несмотря на опасную работу, самые привлекательные места погибших священнослужителей — в больших приходах, богатых районах, на позициях личного священника — быстро занимались. В то время как выжившие священнослужители получали более высокий сан, многие деревни остались без пастора. Церковь начала в ускоренном режиме обучать новых служителей. Церковная жизнь была крайне привлекательной, и желающих было много, но часто они не умели даже читать. Давать им полноценное образование не было ни времени, ни ресурсов — церковь зависела от доходов с земли, как и лендлорды. В итоге, многие приходы были заняты неквалифицированными священниками, которые плохо справлялись с обязанностями, но при этом много зарабатывали. Судя по всему, их образ жизни сложно было назвать духовным: священнослужителей начали обвинять в жадности, непотизме, невежестве, пьянстве, обжорстве и разврате. Антиклерикальные настроения докатились и до церковной верхушки, и до светских элит.

«…выжившие священники, которые беспечно относятся к тому, что божественная воля уберегла их от недавнего мора — не благодаря их добродетелям, а ради того, чтобы они могли исполнять служение [. ]; те, которые не краснеют от стыда, когда их ненасытная жадность становится порочным и пагубным примером для других работников, даже среди мирян; теперь не желают и заботиться о душах паствы [. ]. Они полностью пренебрегают этой обязанностью и посвящают все свое время поминальным службам и другим частным услугам. Их больше не устраивает обычный заработок, желая поскорее вернуться к прежним излишествам, они требуют чрезмерной оплаты за свою работу; и, таким образом, получают даже больше прибыли, чем кураты*, в обмен всего лишь на их статус и немного работы»,

— из письма архиепископа Кентерберийского Симона Ислипа епископам южных провинций Англии: он настаивал на ограничении зарплат и перемещений священников по аналогии со светскими законами, 28 мая 1350 года.

*Курат — католический священник, имеющий полномочия исповеди и попечения о душах паствы в целом. В XIV веке такое право давалось лишь избранным, самым опытным и благочестивым священникам.

Частично решить проблему помогло образование. В Кембридже был основан Тринити Холл (1350 год), в Оксфорде открылись Кентерберийский (1362-1540 годы) и Новый (1379 год) колледжи. Карл IV, император Священной Римской империи, в 1355-1368 годы основал целых пять университетов — всего в Европе их в то время было порядка тридцати. В документах о создании новых учебных заведений борьба с последствиями чумы часто упоминается как причина основания.

Несмотря на то, что в долгосрочной перспективе европейские общества выиграли от роста образованности, во время эпидемии и в первые десятилетия после нее церковь теряла позиции. У института церкви не было глобального решения о том, как справляться с божьей карой, а малообразованные священники на местах развлекались на деньги, собранные с паствы, вместо того, чтобы помогать своему приходу. Последовавший за этим антиклерикализм позволил развиться светскому подходу к болезни — заниматься и лечением, и объяснением болезни стали, в первую очередь, врачи, а контролем над заболеваниями озаботились государства и локальные власти.

Государство: новые законы и отношения в обществе

Мышление властей, как и всего общества, было во многом религиозным, и во многом было подвержено предрассудкам и суевериям. Иногда власти шли на поводу у общественного мнения, и это приводило к трагическим последствиям.

Вопреки церковной версии о божьей каре, ходили слухи, что эпидемия — это происки дьявола. Кто-то утверждал, что ни бог, ни дьявол тут ни при чем, а чума — это попытка уничтожить христианство иноверцами. На роли приспешников зла и врагов христиан быстро нашлись кандидаты. Обвиняли чужестранцев, бедняков, больных проказой, мусульман и евреев. На первом месте была версия о евреях, отравивших колодцы и источники заморским ядом.

[. ] Перед казнью вышеупомянутые евреи поклялись своей верой, что все сказанное было истиной, и добавили, что ни один еврей старше семи лет не может быть оправдан, потому что все они знали и были виновны в описанных преступлениях»,

— отчет о допросе евреев Савойи, который запросил Страсбург. Там городской совет изучал опыт соседних регионов, чтобы решить, как поступить с евреями. В замке Шильон было допрошено десять евреев, под пытками все признались в масштабном сговоре и были казнены.

В качестве дополнительного аргумента обвинители указывали на то, что евреи реже заражались чумой. Похоже, это действительно было так — сегодня это связывают с развитыми гигиеническими практиками в иудейских общинах. Иудеи принимали ванну как минимум раз в неделю, а руки мыли постоянно, в частности, перед каждым приемом пищи. Кроме того, евреи строго следили за выполнением похоронных обрядов. Средний житель Европы того времени мог не мыть руки годами, а в разгар эпидемии трупы часто оставались на улицах, становясь источником заражения.

Евреи составляли около 1% жителей Европы, а уровень толерантности к «убийцам Христа» и до эпидемии был невысоким. Многие из них работали с деньгами — или как купцы, или как финансовые советники и сборщики налогов при дворе. Эти позиции позволяли им выдавать кредиты и бедным крестьянам, и благородным лендлордам. Христианская церковь в это время запрещала брать процент с долга, поэтому ростовщиками чаще всего оказывались именно евреи — и многочисленные должники не питали к ним никакой любви. Погромы иудейских общин и изгнания евреев из города были отличным способом уничтожить долговые книги и избавиться от проблемы, а заодно и присвоить оставленное имущество. Однако легенда об отравленных колодцах привела к массовым преследованиям. В Барселоне разгромили еврейский квартал, Цюрих изгнал всех евреев из города, в Базеле 200 евреев загнали в барак и сожгли, в Тарреге было убито 300 человек, в Страсбурге заживо сожгли 900 евреев. Это лишь несколько задокументированных случаев — оценить истинный масштаб преследований сегодня невозможно.

«О, горе! Мир не стал лучше»

— пишет о последствиях черной смерти французский хронист Жан де Венетт в 1360 году. Сегодня с ним можно поспорить. Ряд долгосрочных последствий — технологические изобретения, развитие законодательства, светская инфекционная теория и многие другие — кажутся позитивными. Тем не менее, многое о том времени неизвестно: некоторые ученые даже не уверены в том, что эпидемия была вызвана бубонной чумой.

Масштаб последствий вызывает соблазн приписать все заслуги эпидемии, но важно не упускать из вида множество других факторов, которые влияли на развитие ситуации. Антисемитизм не был чем-то новым, как и неподобающее поведение многих священников. Феодализм в Западной Европе начал ослабевать еще до пришествия черной смерти, а в Восточной — вообще не был распространен. И если на западных территориях чума ускорила этот процесс, то в Польше, Литве, Венгрии, наоборот, закрепилось крепостное право — по целому ряду причин. Смертей от чумы там было чуть меньше, а лендлорды договорились друг с другом вместо того, чтобы конкурировать за рабочую силу, и, в итоге, начали экспортировать зерно на запад.

Настолько разный результат изменения трудовых отношений на западе и на востоке Европы во время эпидемии показывает, что ключевую роль в трансформациях сыграли внешние обстоятельства и уже существующие тренды, а эпидемия чумы стала важным, но не определяющим фактором.

Что почитать по теме:

Подписывайтесь и читайте нас в Яндекс.Дзене — технологии, инновации, эко-номика, образование и шеринг в одном канале.

Источник

История чумы

Много веков подряд чума регулярно выкашивала европейские города, уничтожая миллионы людей. Откуда пришла самая страшная болезнь Нового времени? Как с нею боролись? Как вели себя люди, столкнувшиеся с неумолимостью смерти? И каким образом мор удалось победить?

Среди множества инфекционных заболе­ваний, которые тысячелетиями выка­шивали челове­чество, чума всегда занимала особое место. Она поражала вооб­ражение своей смертоносной силой и воспринималась как кара богов или Бога. Для европейцев, живших в XIV–XVIII веках, регуляр­ные вспышки чумы были пугающей повседнев­ностью, и историю Старого Света не понять, если за­быть об этой опасной гостье.

Чума, конечно, не единственный массовый убийца в истории. На протяжении несколь­ких тысяч лет существования городских цивилиза­ций человечество сталкивалось с множеством эпидемий. Его поражали оспа, корь, сифилис, холера, сыпной тиф, грипп (испанка и другие его разновидности)… Некоторые из этих болезней опустошали целые регионы, приводили к закату государств или исчезновению этносов. В 1778 году английский капитан Джеймс Кук открыл Гавай­ские острова. За семьдесят лет после появления европейцев население архипелага умень­шилось примерно с полу­миллиона человек до 80 тысяч.

Кроме того, в прошлом было немало видов мора, которые пожелали сохранить инког­нито. Их опи­сания в устных преданиях, исторических хрониках и старин­ных меди­цинских трактатах часто быва­ют слишком условны и смутны. Потому истори­кам и ме­дикам во многих случаях лишь остается гадать, какой именно возбудитель вызвал ту или иную эпидемию — например, «английский пот» (sudor anglicus, English sweat), несколько раз поражавший Британ­ские острова с конца XV до середины XVI века.

Три волны

Микроорганизмы, вызывающие инфекцион­ные заболевания, активно пользу­ются благами циви­лизации. Большинству масштабных эпиде­мий нуж­на ску­ченность жертв, и они рождаются вместе с крупными городами и интенсив­ными человеческими потоками.

Благодаря торговым путям, которые еще в эпоху Римской империи связали Дальний Восток со Средиземноморьем, чума из Цент­ральной Азии как мини­мум трижды в исто­рии проходила по Евразии, унося миллионы жертв. Хотя эти волны никогда не охваты­вали население всего мира, их принято называть пандемиями (от греч. πανδημία — «весь народ»).

Первая волна

Первая пандемия, начавшись в Центральной Азии в середине VI века, в прав­ление импера­тора Юсти­ниана I, достигла Константино­поля, столицы Визан­тийской империи. Мор разнесся по всему Средиземноморью, Север­ной Африке и другим землям. Вспышки чумы продолжались до сере­дины VIII века. Число жертв Юстиниановой чумы оцени­вают в 30–50 миллионов человек, но надо понимать, что статистика по столь отда­ленным временам ненадежная и условная.

Вторая волна

Вспыхнув на юге Италии, чума в 1348–1352 годах пронеслась по всей Европе, вплоть до Англии, Скандинавии и далеких русских княжеств. По оценкам историков, она выко­сила до трети европейцев. доля жертв была сильно меньше, а местности и города просто обезлюдели. Население Англии, вероятно, сократилось вдвое, и ему потребовалось 250 лет, чтобы вернуться к уровню 1348 года. По разным подсчетам, число жертв в масштабах мира
сос­тав­ля­ло от 50 до 200 миллионов человек.

Купец и летописец родной Флоренции Джованни Виллани (ок. 1276 или 1280 — 1348) в «Новой хронике», дойдя до собст­венных дней, стал описывать страш­ный мор, недавно обрушив­шийся на город. Не зная, когда тот закончится, он оставил в рукописи прочерк: «Чума продлилась до…» Однако дату так и не прос­та­вил. Чума скоси­ла Виллани вместе с десятками тысяч других флорентийцев.

Третья волна

Третья пандемия началась в Китае в середине XIX века и угасла только в 1920-х: из Азии чума с корабельными крысами проникла в Индию, затем в порты Се­вер­ной и Южной Америки, на восточное и западное побережье Африки и во многие прибрежные районы Юго-Восточной Азии. Всего число ее жертв оценивают примерно в 12 миллионов человек (для сравнения: эпидемия испанского грип­па, бушевавшая по всему миру в 1918–1920 годах, унесла около 50 миллионов).

Причины и виновные

Чума всегда устрашала своей эгалитарнос­тью. Она разила старых и молодых, богатых и бедных, разрушала привычные социальные иерархии. И всегда остав­ляла два главных вопроса: что ее вызывает и как от нее защи­титься? В позднее Средневековье и раннее Новое время, когда чумной мор раз за ра­зом возвращался в Европу, в распоряжении медиков, клириков и обывателей было несколько главных теорий, которые легко сочетались и встраивались друг в друга.

Кара Господня

В католических землях главными заступ­никами от чумы считали святого Себастьяна и святого Роха. Святой Себастьян — ранне­христианский мученик, который жил в III веке. По преданию, император Диокле­тиан приказал рас­стре­лять его из луков: на тысячах изображений мы видим юношу, привязан­ного к дереву или колонне и прон­зенного тучей стрел. Но он не умер, был спасен и позже принял мученичество. И в греко-римских, и в еврейских текстах чуму, как и другие болезни, нередко описывали с помощью метафо­ры стрел, которые с небес обрушиваются на людей. Видимо, потому святой Себастьян, пережив­ший расстрел, в Средние века превра­тился в святого заступника от этого мора.

Зараженный воздух

С XIV по XVIII век медики чаще всего утверждали, что чуму вызывает воздух, сделавшийся смерто­носным из-за пагубного влияния звезд и комет либо из-за ядовитых миазмов, поднимающихся из глубин земли: от незахороненных трупов или гниющих отбросов. А потому для защиты от болезни требуется очищение атмосферы или сильные запахи, способные перебить чумную отраву.

Джованни Боккаччо в «Декамероне» описывал пов­­е­­де­ние флорентийцев во время чумы 1348 года. По его словам, некоторые из них гуляли по городу, «держа в руках кто цветы, кто пахучие травы, кто какое другое душистое вещество, которое часто обоняли, полагая полезным осве­жать мозг такими ароматами, — ибо воздух казался заражен­ным и зловонным от запаха трупов, больных и лекарств».

В XVII­–XVIII веках одним из главных символов мора стал чумной доктор. Врачи в странных масках с длинным клювом, похожим на птичий, инспекти­ровали улицы зараженных городов. Этот костюм был придуман в 1619 году французским медиком Шарлем де Лормом. Он включал плащ из кожи или пропитанной воском ткани, трость, которой врач мог осматривать больных, не при­касаясь к ним, и маску с застекленными отвер­стиями для глаз и длин­ным клювом. Это был своего рода противогаз, который набивали ароматиче­скими веществами, сухими цветами и паху­чими травами, призванными защи­тить от чумных испарений.

Естественно-научные и медицинские теории, касавшиеся чумы, легко сочета­лись с богос­лов­скими. К примеру, можно было сказать, что гневный Господь (причина причин) использует силу небесных тел, отравляющих воздух (вто­рич­ные причины), как орудие своего правосудия.

Отравители

Страх заставлял искать козлов отпущения. Периодически возникали слухи, что чуму наме­ренно распространяют евреи, прока­женные, колдуны, бродяги, нищие, инос­транцы и прочие опасные элементы, которых следует поймать и обезвредить. Несмотря на регулярные предосте­режения церковных властей, во многих местах после прихода черной смерти обезумевшие жители обвиняли евреев в отравлении колодцев — вспыхивали погромы.

Однако виновниками эпидемии объявляли не только иностранцев и иноверцев. В 1530 году в Женеве был «раскрыт» заговор отравителей, в котором якобы состояли начальник чумного госпиталя, его жена, местный хирург и даже капеллан. Под пыткой они признались, что отдали себя во власть дьявола и он научил их готовить смертоносное зелье. Спустя пятнадцать лет по тому же обвинению женевские власти казнили 39 отравителей. Во время миланской чумы 1630 года женщины обвинили брадо­брея Джанджакомо Мору и комис­сара общест­венного здоровья Гильельмо Пьяццу в том, что они спе­циально сеяли мор, вымазывая стены домов зачумленными зельями. Оба были казнены.

Бактерия, изменившая мир

Настоящий виновник эпидемии — это палочко­видная бактерия (бацилла), которая получила название Yersinia pestis. Человек просто случайная жертва, периодически подворачивающаяся ей на фронтах эволю­ционной борьбы за выжива­ние. В некоторых очагах бактерия дремлет среди своих при­родных хозяев — грызунов — и лишь время от времени заражает человека.

Еще древние римляне подозревали, что чуму распространяют невидимые глазу «скотин­ки». Итальянский врач Джироламо Фракас­торо в трак­тате «О контагии, контагиозных болезнях и лече­нии» (1546) предположил, что болезни, которые сегодня называются инфекционными, могут переноситься крошеч­ными «семена­ми». Однако без микроскопа и других дости­жений науки Нового времени доказать это было нельзя.

Бактерию, которая вызывает чуму, обна­ружили в 1894 году во время вспышки эпидемии в Гон­конге. Швейцарский и французский бактериолог Александр Йерсен и японский врач Китасато Сибаса­буро независимо друг от друга отыскали в тканях больных виновницу страш­ной болезни. Уже в 1897 году бактериолог и эмидемиолог Владимир (Вальдемар) Хавкин (уроженец Одессы, который в юности эмигрировал в Европу) во вре­мя эпидемии в Британской Индии создал первую античумную вакцину.

В природе чумная бактерия живет в орга­низмах зверей, прежде всего грызунов: сурков, сусликов, мышей, крыс… Лишь иногда — через укусы блох (хотя есть и другие пути) — она передается чело­веку. В средневековой Европе главным распрос­тра­нителем эпидемии были черные крысы. У диких животных симп­томы болезни довольно слабые. Домашние мыши и крысы подвержены ей намного больше, а человек и вовсе практически беззащитен.

Механизм заражения чумой до гениального прост и устрашающе эффективен. Когда блоха кусает больное животное, в ее орга­низм попадают бацил­лы. Они начинают усиленно размножаться и в ито­ге забивают блохе проход из пище­вода в желудок. Кровь, которой она питается, не может туда по­пасть, блоха все время испытывает чувство голода и, чтобы насытиться, атакует все новых и но­вых жертв. При укусе она, пытаясь освобо­диться от бактериальной пробки, отрыгивает в ранку сгусток бактерий, занося в кровь укушен­ного животного или человека целую армию смер­то­носных иерсиний.

Зараженные бубонной чумой. Миниатюра из Тоггенбургской Библии. 1411 год Kupferstichkabinett, Staatliche Museen zu Berlin

В зависимости от способа заражения и развития болезни одна и та же бактерия вызывает несколь­ко форм чумы. Самая распространенная из них — бубонная. Попав в кровь, бацилла проникает в лим­фатические узлы и начинает там с ги­гантской скоростью размножаться. Узлы набу­хают, отвердевают и превра­ща­ют­ся в болезнен­ный бубон. Его опасное содержимое инфицирует крове­носную систему, и человек, если не приме­нять современную терапию, с большой веро­ят­ностью умирает от общей интоксикации.

При другом развитии болезни бактерии попадают в легкие. Когда больной кашляет, микроскопи­ческие капельки распространяют бесчисленное число бактерий, и избежать заражения уже прак­тически невозможно. Легочная чума выка­ши­вала средневековые города, почти не оставляя выживших. До появле­ния антибиотиков бубонная форма болезни убивала 60–70 % заболевших, а легочная не оставляла шансов на выживание почти никому.

Город в осаде

Иногда кажется, что если опасность не замечать, она пройдет стороной. Во многих городах, когда появлялись первые заболевшие, жители не хотели верить, что чума вновь вернулась. Власти тянули с введением карантина и прочими ограни­чени­ями, боясь спровоцировать панику, отрезать город от поставок продовольствия и обрушить его фи­нан­сы. А вдруг это все-таки не чума? Что, если врачи ошибаются или специально запугивают всех эпиде­мией, чтобы нажиться за счет сограждан? Вдруг мор минует?

Святой Макарий Гентский причащает во время чумы. Якоб Ван Ост Младший. 1673 год Musée du Louvre

Мор был вдвойне разрушителен: он пожирал не только клетки организма, но и клетки об­щества. Когда коллективные молебны и крестные ходы не могли умилостивить гневающегося Бога, религиозное усердие сменялось разобще­нием. Ведь незнакомец, который молится рядом с то­бой, рискует стать твоим невольным убийцей. Свидетели эпидемии во Флоренции (1348), Брауншвейге (1509), Лондоне (1664–1665), Марселе (1720), словно под копирку, описывали, как роди­тели бросают заболевших детей, дети бегут от родителей, мужья пре­дают жен, а жены забывают о мужьях. Во время миланской чумы 1630 года некоторые горожане выхо­дили на ули­цу, вооружившись пистолетом, чтобы никто не рискнул к ним приблизить­ся. Чума сметала привычный уклад жизни и городской порядок. Почти всегда во время мора ходили слухи о том, что чумные инспек­торы грабят дома, а могиль­щики, чтобы не возвращаться дважды в один и тот же дом, кидают в свои повозки и зака­пывают еще живых.

«…Бедствие воспитало в сердцах мужчин и женщин такой ужас, что брат покидал брата, дядя племянника, сестра брата, и нередко жена мужа; более того и неве­роятнее: отцы и матери избегали навещать своих детей и ходить за ними, как будто то были не их дети. По этой причине мужчинам и женщинам, которые заболевали, а их количества не исчислить, не оставалось другой помощи, кроме милосердия друзей (таковых было немного) или корысто­любия слуг, привлеченных боль­шим, не по мере, жалованьем; да и тех стано­вилось не много, и были то мужчины и женщины грубого нрава, не привычные к такого рода уходу, ничего другого не умевшие делать, как подавать больным, что требовалось, да присмот­реть, когда они кончались; отбывая такую службу, они часто вместе с заработком теряли и жизнь».

В одних городах священники и врачи, чье предназначение — утешать отчаяв­шихся и ухаживать за неизлечимыми, бросали церкви и госпитали. В других — оста­вались, чтобы исполнить свой долг, и умирали вместе с боль­ными и паст­вой. В Перпиньяне в 1348 году умерло шестеро докторов из восьми, во Флорен­ции — 78 монахов-кордельеров из 150. В Милане во вре­мя эпидемии 1575 года архиепископ Карло Бор­ромео остался в городе и по лазаретам утешал больных. Точно так же спустя 55 лет поступил и его племянник Федерико, тоже ставший архиепископом. Но было и много церковных иерархов, которые бежали от чумы, оставив своих прихо­жан.

Укрывшиеся от флорентийской чумы в церкви Санта-Мария-Новелла. Миниатюра Таддео Кривелли к «Декамерону» Джованни Боккаччо. 1467 год Bodleian Library, Oxford

Для земных радостей можно было подобрать и научное обоснование. Многие медики XVI–XVII веков утверждали, что апатия и страх многократно усили­вают риск заражения, и пото­му прописывали как лекарство умерен­ные увесе­ления, музыку и приятное чтение. Порой город­ские власти в разгар эпидемии даже организо­вывали народные празднества, чтобы не дать безыс­ходности взять верх над надеждой. Когда чумной мор затухал, многие города охватывала свадебная горячка: люди, потерявшие семьи, спешили пережениться, чтобы забыть об ужасе смер­ти. По некоторым данным, в Кельне вскоре после чумы 1451 года, унесшей более 20 ты­сяч человек, было заключено 4 тысячи браков.

«Некоторые полагали, что умеренная жизнь и воздержание от всех излишеств сильно помогают борьбе со злом; собравшись кружками, они жили, отделившись от других, укрываясь и запираясь в домах, где не было больных… они проводили время среди музыки и удовольствий, какие только могли себе доставить. Другие, увлечен­ные противо­по­ложным мнением, утверждали, что много пить и наслаж­даться, бро­дить с песнями и шутками, удовлетворять, по возможности, всякому жела­нию, смеяться и издеваться над всем, что приключается, — вот верней­шее лекарство против недуга. И как говорили, так по мере сил приво­дили и в исполнение, днем и ночью странствуя из одной таверны в другую, выпивая без удержу и меры, чаще всего устраивая это в чужих домах, лишь бы прослышали, что там есть нечто им по вкусу и в удо­воль­­ствие».

Лондон: от чумы до пожара

Как большой европейский город прошел через мор, хорошо видно на примере Лондона. Зимой 1664–1665 годов там началась эпидемия чумы, которую потом назовут Великой. Первые больные появились в нищих портовых кварталах и приходе Сент-Джайлс. Сейчас неподалеку стоит Британ­ский музей, а тогда это был дальний пригород. Однако время было холодное, и болезнь на пер­вых порах почти дремала. Лишь когда потеплело, чума разошлась в полную силу, и все надежды на то, что опасность пройдет стороной, рассея­лись как дым.

Чума — регулярная гостья Лондона. На памяти каждого поколения, жившего в XVII веке, была одна или несколько вспышек. В 1603 году она унесла 30 000 человек, в 1625-м — 35 000, в 1636-м — еще 10 000. Однако Великая чума 1664–1666 годов перекрыла их все — на ее счету 70–100 тысяч лондонцев, то есть около 20 % горожан.

В Англию мор обычно приходил с конти­нента через порты, а потом распро­странялся вдоль торговых путей и по рекам. Инфици­рованные крысы или блохи, прятавшиеся среди товаров или в складках одежды, перебирались вглубь острова на кораблях или в тюках, сложенных на купе­чес­кие повозки.

Современники Великой чумы были убеждены, что ее занесли из Голландии. Оттуда она не уходила уже много лет: в середине 1660-х Лейден и Амстер­дам потеряли десятки тысяч жителей. утверждал, что голландцы, с кото­рыми Англия тогда воевала, специально заслали болезнь на остров.

Когда в 1664 году чума вновь посетила Лондон, власти стали вводить первые меры, призванные затормозить ее распростра­нение. Специальные инспекторы обходили кварталы в поисках забо­лев­ших. Поражен­ные чумой дома было велено заколачивать, чтобы изолировать заразных и не дать мору расползтись по всему городу. Однако число жертв стремительно увеличивалось. В начале 1665 года король Карл II и его двор решили уехать из Лондона и перебрались в Окс­форд. Вместе с ними город покинули многие состоятельные горожане: купцы, юристы, профес­сора, священники, врачи, аптекари. Стал бежать и простой люд. Одни переез­жали в далекие поме­стья, другие — к род­ным. просто бежал в никуда, лишь бы подальше от зачумленного города. Однако лорд-мэр сэр Джон Лоуренс и члены муни­ци­палитета (aldermen) остались на своих местах.

Бежать или оставаться? Этот вопрос встал перед многими лондонцами, как и другими жертвами эпидемий в других городах и в другие эпохи. Еще в XIV веке Парижский университет советовал бежать от мора cito, longe, tarde — «быстро, далеко и надолго». Однако соседние деревни и городки не всегда горели желанием давать кров опасным бежен­цам. Часто против них выстав­ляли заслоны, а отдельных путников встречали дубинами или ружейными выстрелами.

Портрет Сэмюэла Пипса. Джон Хейлз. 1666 год National Portrait Gallery

«Теперь я стал серьезнее обдумывать собственное положение и как мне лучше поступить, а именно: оставаться в Лон­доне или запереть дом и спасаться бегством, подобно многим моим соседям.
Я должен был сообразоваться с двумя важными обстоятельствами: с одной стороны, надлежало продолжать вести свое дело и торговлю, довольно значи­тельные, — ведь в них вложено было все мое состояние; с другой стороны, следо­вало подумать о спа­се­нии собственной жизни перед лицом вели­кого бедствия, которое, как я понимал, оче­видно, надви­галось на весь город и, как бы ни были велики мои страхи и стра­хи моих сосе­дей, могло оказаться ужаснее всех возможных ожиданий.

И однажды утром, когда я в очередной раз размышлял обо всем этом, мне вдруг пришла в голову совершенно ясная мысль: если то, что случа­ется с нами, происходит лишь по воле Божией, зна­чит, и все мои неуря­дицы нес­прос­та; и мне стоит обдумать, не является ли это указанием свыше и не показывает ли совершенно ясно, что Небу угодно, чтобы я никуда не уезжал. И вслед за тем я тут же понял, что, ежели Богу действи­тельно угодно, чтобы я остался, то в Его воле уберечь меня среди свирепству­ющих вокруг опасностей и смерти…»

Летом 1665 года эпидемия достигла пика. Газеты публиковали еженедельные сводки о количестве умерших — Bills of Mortality. И цифры росли с пу­га­ющей скоростью: одна тысяча, затем две, к сен­тябрю — семь тысяч в неделю. Клад­бища при цер­квях оказались переполнены, и жертв мора наско­ро сбрасы­вали в общие рвы.

Пытаясь остановить эпидемию, лорд-мэр отдал приказ об уничтожении собак и кошек, которые, как считалось, могли разносить заразу. Однако эффект этой меры был ровно противоположным задуманному, ведь кошки уничтожали крыс, на которых путешество­вали зараженные блохи.

Если, как полагали, зараза переносится по воз­духу, нужно обезопасить себя с помо­щью острых запахов и благовоний. На перек­рестках улиц было велено разводить костры. Богатые лондонцы жгли серу, ладан, хмель. Бедняки — старые башмаки. Власти рекомен­довали, а кое-где даже предписывали курить табак.

Однако главной и единственной эффектив­ной мерой все же была изоляция заболевших или самоизоляция тех, кто еще здоров. Пото­му с древ­ности во вре­мя эпидемий города закрывали, а на пути чужаков выставляли заслоны. В 1377 году в порту Рагуза (сейчас Дубровник) на Адриатическом море были введены меры, призванные защитить город от чумы. Все кораб­ли, прибывав­шие из зара­женных или потенциаль­но заразных мест, должны были тридцать дней выжидать, прежде чем их команде разрешали сойти на берег. Этот период изоляции назвали trentina (от итальянского слова trenta — «тридцать»). Для тех, кто прибывал в город по суше, этот период составлял сорок (quaranta) дней. Отсюда пошло слово «карантин». В даль­нейшем такие меры распространились и на другие порты. В 1423 году на островке рядом с самой Венецией создали специальную карантинную станцию. Там расположился госпиталь-изолятор для подозрительных приезжих и больных чумой. Поскольку на острове издавна располагалась церковь Святой Марии Назаретской, а одним из небесных за­щит­ников зачумленных считали святого Лазаря, это место стало известно как Lazzaretto. Отсюда знакомое нам слово «лазарет».

Внутри городов изолировали отдельные дома, улицы или кварталы. В Лондоне дома, где были зачумленные, запирали и закола­чивали снаружи. Чтобы боль­ные не убежали и не множили заразу, у дверей выставляли дозорных. Однако жители регулярно пыта­лись их обмануть и выбраться из вынуж­денного зато­чения.

На улицах Лондона во время Великой чумы. 1665 год Wellcome Collection

«Сегодня с грустью обнаружил в Друри-Лейн два или три дома с красным крес­том на дверях и надписью: „Боже, сжаль­ся над нами“, что явилось для меня зрели­щем весьма печаль­ным, ибо прежде я ниче­го подобного, если мне не изменяет память, не видывал. Тут же стал принюхиваться к себе и вынужден был купить табаку, каковой принял­ся нюхать и жевать, покуда дурное предчувствие не исчезло».

«Вышел ненадолго пройтись — по чести сказать, чтобы пощеголять в новом своем камзоле, и на обратном пути заметил, что дверь дома несчастного доктора Бернетта заколочена. До меня дошел слух, будто он завоевал расположение соседей, ибо сам обнаружил у себя болезнь и заперся по соб­ственной воле, совершив тем самым прек­расный посту­пок».

Отчаяние заставляло людей хвататься за любую соломинку. Лондонцы приня­лись скупать аму­леты против чумной заразы. Повсюду множились чудо-доктора, обещавшие действеннейшие средства, способные предохранить от смертель­ной болезни и излечить уже заболевших: «безуп­речные предохра­нительные пилюли против чу­мы», «наилучшее укрепляющее средство против нездорового воздуха», «несравненная микстура против чумы, никогда не при­менявшаяся ранее», «единственно дейст­венная лечебная вода», «королевское противоядие от любых заболеваний».

«Встал и надел цветной шелковый камзол — прекрасная вещь, а также новый завитой парик. Купил его уже довольно давно, но не осмеливался надеть, ибо, когда его покупал, в Вестминстере свирепствовала чума. Любопытно, какова будет мода на парики, когда чума кончится, ведь сейчас никто их не покупает из страха заразиться: ходят слухи, будто для изготовления париков использовали волосы покойников, умерших от чумы».

«Боже, как пустынны и унылы улицы, как много повсюду несчастных больных — все в струпьях; сколько печальных историй услышал я по пути, только и разговоров: этот умер, этот болен, покойников здесь, там. Говорят, в Вестмин­стере не осталось ни одного врача и всего один аптекарь — умерли все. Есть, однако, надежда, что на этой неделе болезнь пойдет на убыль. Бог».

Великий лондонский пожар. Неизвестный художник. 1675 год Museum of London

«Я с лордом Брукнером и миссис Уильямс в карете, запряженной четверкой лошадей, — в Лондон, в дом моего господина в Ковент-Гардене. Боже, какой фурор произвела въезжающая в город карета! Привратники низко кланяются, со всех сторон сбегаются нищие. Какое счастье видеть, что на ули­цах вновь полно народу, что начинают откры­ваться лавки, хотя во многих местах, в семи или восьми, все еще заколочено, и все же город ожил по сравнению с тем, каким он был…»

По известной формуле, которую приписы­вают Наполеону, каждый француз­ский солдат носит в ранце маршальский жезл. Но в том же ранце часто прятались опасные микроорганизмы, которые вместе с армиями и их обозами преодо­левали колоссальные расстояния. Вплоть до Вто­рой мировой самыми массовыми убийцами во время вооруженных конфликтов были не стре­лы, пули и ядра, а микробы. За войной по пятам следовали ее вечные спутники — голод и мор. Дороги заполняли толпы солдат, беженцев и тор­говцев, которые разно­сили болезни, как почталь­он — письма. В 1627–1628 годах, во время кампа­нии по усмирению протестантов, восьмитысячная королевская армия пересекла Францию от Ла-Рошели на побережье Атлантического океана до Монфера, недалеко от современных границ Швейцарии и Италии. Вместе с ней по стране разошлись чумные бациллы. За несколько лет, по оценке, которую при­водит французский историк Эммануэль Ле Руа Ладюри, страна лишилась более миллиона подданных.

Эпидемии пользуются дорогами, мостами, кораблями, поездами и самолетами, которые мы создаем, чтобы ускорить коммуникации между городами, регио­нами, странами или континентами. Хорошим примером служит другая смерто­носная инфекция — холера.

Она давно была распространена в Индии. Хотя в XVI веке португальцы создали там свои колонии, до Европы болезнь долго не добиралась. Лишь в первой половине XIX века эпидемии вспыхивают в России, Франции, Англии и даже в Америке. Вероятно, дело было в скорости и интен­сивности коммуникаций. Вспышки холеры быстро затухают через несколько недель, если у бактерии заканчи­ваются новые жертвы. Старинные суда шли очень мед­ленно, и инфек­ция была не способна пере­жить морское странствие. Более быстрые кораб­ли, построенные в XIX веке, а в даль­нейшем изобретение пароходов и открытие Суэцкого канала, связавшего Индийский океан со Среди­земным морем, позво­лили ей путешествовать с полным комфортом. За прогресс приходится распла­чиваться.

Источник