о милые зверята какие выросши вы будете
О милые зверята какие выросши вы будете
Дети нашей земли русской. запись закреплена
Петр Васильевич ШУМАХЕР
ЭПИГРАММЫ
К памятнику Крылова
Лукавый дедушка с гранитной высоты
Глядит, как резвятся вокруг него ребята,
И думает себе: «О милые зверята,
Какие, выросши, вы будете скоты!»
1866
В мои безумные года
На чистом небе ясной ночи
Большая,яркая звезда
Мои приковывала очи.
Теперь мне кажется смешна
Сия небесная забава:
Теперь приятна мне одна
Звезда святого Станислава.
«Тятька, эвон что народу
Собралось у кабака;
Ждут каку-то всё слободу:
Тятька, кто она така?»
— «Цыц! нишкни! пущай гуторют,
Наше дело сторона;
Как возьмут тебя да вспорют,
Так узнаешь, кто она!»
***
Какой я, Машенька, поэт?
Я нечто вроде певчей птицы.
Поэта мир — весь божий свет;
А русской музе тракту нет,
Везде заставы да границы.
И птице волю дал творец
Свободно петь на каждой ветке;
Я ж, верноподданный певец,
Свищу, как твой ручной скворец,
Народный гимн в цензурной клетке.
1880
Когда в тебе горит огонь в крови
И хочешь ты, чтоб страсть твоя погасла,
Чтоб лютый жар остыл в твоей крови, —
Прими, мой друг, касторового масла.
О милые зверята какие выросши вы будете
Петербург, Воспоминания старожила
Анатолий Федорович Кони
ПЕТЕРБУРГ. ВОСПОМИНАНИЯ СТАРОЖИЛА
Историческое имя, связанное с его основателем и заимствованное из Голландии, напоминающее «вечного работника на троне», заменено, под влиянием какого-то патриотического каприза, ничего не говорящим названием Петрограда, общего с Елизаветградом, Павлоградом и другими подобными. Старый город Святого Петра иногда возникает в памяти старожила в своем прежнем оригинальном виде, и хочется, «перебирая четки воспоминаний», пройти по нему с посетителем и познакомить его с этими, отошедшими в область безвозвратного прошлого, воспоминаниями.
Перед нами Знаменская площадь и вокзал ПетербургскоМосковской железной дороги, за постепенной постройкой которого в конце сороковых годов с жадным вниманием и сочувствием следил Белинский, живший на берегу Лиговки близ Невского, в небольшом деревянном доме, выходившем окнами на строящееся здание. Проведение нынешней Николаевской железной дороги в начале пятидесятых годов составляло событие государственной важности. Первоначально ее предполагалось вести через Новгород, но Николай I провел прямую линию между Петербургом и Москвой и приказал строить дорогу, руководствуясь ею, не стесняясь никакими препятствиями. Оставшийся в стороне от большого движения Новгород захирел и стал, в сущности, лишь памятником старины в своих церквах, монастырях и урочищах, к которому недаром Добролюбов обратился со словами:
У нас публика относилась с недоверием и страхом к новому средству сообщения. Бывали случаи, что остановленные у переездов через рельсы крестьяне крестили приближавшийся локомотив, считая его движение нечистой силой.
Для обращения этих страхов в более веселое настроение первые месяцы впереди локомотива устраивался заводной органчик, который играл какой-нибудь популярный мотив.
Посередине железнодорожного пути между Петербургом и Москвой находилась станция Бологое. Здесь сходились поезда, идущие с противоположных концов, и она давала, благодаря загадочным надписям на дверях «Петербургский поезд» и «Московский поезд», повод к разным недоразумениям комического характера. Движение было сравнительно медленное: почтовый поезд шел тридцать часов, причем всех интересовал и тревожил переезд по Веребьинскому мосту, перекинутому через Волхов на очень большой высоте и покоившемуся на сложных деревянных устоях. Вагоны не имели отдельных купе и женских отделений. Места первого класса состояли из длинных кресел, раскидывавшихся на ночь для сна пассажиров. Билеты представляли длинный лоскут бумаги с наименованием станций. Кондуктора носили военную форму и особые каски. Перед отправлением поезда звонили три раза, затем наступало томительное молчание, раздавался зычный голос обер-кондуктора «готово?», за ним следовал свисток, поезд дергался для испытания трудоспособности локомотива и двигался наконец в путь.
С таким поездом приезжает впервые в Петербург ожидаемый мною посетитель, сгорающий нетерпением познакомиться с «Северной Пальмирой», в ее подробностях и особенностях, и мы начинаем наше странствование по городу.
Знаменская площадь обширна и пустынна, как и все другие, при почти полном отсутствии садов или скверов, которые появились гораздо позже. Двухэтажные и одноэтажные дома обрамляют ее, а мимо станции протекает узенькая речка, по крутым берегам которой растет трава.
О милые зверята какие выросши вы будете
— Бедняжка! — Да, и это всякий раз,
Как кто-нибудь, друзья, из вас
Стихи хорошие напишет.
Петр Васильевич Шумахер
КТО ОНА ТАКА?
В pendant [69] к «Картинке» Майкова
«Тятька, звон что народу
Собралось у кабака:
Ждут каку-то всё слободу:
Тятька, кто она така?»
Наше дело — сторона;
Как возьмут тебя да вспорют.
Так узнаешь, кто она!»
К ПАМЯТНИКУ КРЫЛОВА
Лукавый дедушка с гранитной высоты
Глядит, как резвятся вокруг него ребята,
И думает себе: «О милые зверята,
Какие, выросши, вы будете скоты!»
ПРИТЧА
Монах стучит в ворота рая.
Апостол Петр ему в ответ:
«Куда ты, рожа проклятая!
Здесь вашей братье быть не след.
Вы всё печетесь о житейском.
Вишь, словно боров, разжирел;
Должно быть, в чине архирейском
Ты всласть курятинки поел. »
«Апостоле, не осудиши!
У каждого свои грехи;
Да говори про кур потише,
Чтоб не пропели петухи».
ЗВЕЗДА
В мои безумные года
На чистом небе летней ночи
Большая, яркая звезда
Мои приковывала очи.
Теперь мне кажется смешна
Сия небесная забава:
Теперь приятна мне одна
Звезда святого Станислава.
Вчера угас еще один из типов,
Москве весьма известных и знакомых,
Тьмутараканский князь Иван Филиппов,
И в трауре оставил насекомых.
Какой я, Машенька, поэт?
Я нечто вроде певчей птицы.
Поэта мир — весь божий свет;
А русской музе тракту нет,
Везде заставы да границы.
И птице волю дал творец
Свободно петь на каждой ветке;
Я ж, верноподданный певец,
Свищу, как твой ручной скворец,
Народный гимн в цензурной клетке.
Федор Михайлович Достоевский
Описывать всё сплошь одних попов,
По-моему, и скучно и не в моде;
Теперь ты пишешь в захудалом роде, —
Николай Семенович Лесков
Хоть у гроба у Господня
Он зовется «эпитроп»
Но для нас он мерзкий сводня,
Льстец презренный и холоп.
Николай Федорович Щербина
НА КОНЧИНУ ГАЗЕТЫ «ВЕК»
Шагаем мы неимоверно, —
Гордись, о русский человек,
Что в год Россия беспримерно
Переживает целый «Век».
ГАЗЕТА «МОЛВА»
К «Молве» названье не пристало:
Ее читателей так мало,
Что хоть зови ее отныне —
«Глас вопиющего в пустыне».
МОЛИТВА СОВРЕМЕННЫХ РУССКИХ ПИСАТЕЛЕЙ
Культура России (Часть четвёртая) Эпиграмма 18+
1. Встреча:
«Я на гулянье был и встретил молодых».
«Ну что их экипаж?»-«Чудесный! Все затеи:
Кареты тысяч в семь и в золоте лакеи».
«А сами господа?»-«Я не заметил их».
2. В России нет закона, есть столб и на столбе корона.
3. К бюсту Николая первого:
Оригинал похож на бюст:
Он так же холоден и пуст
Фёдор Иванович Тютчев.
Николаю I Не Богу ты служил и не России,
Служил лишь суете своей,
и все дела твои, и добрые и злые,-
всё было ложь в тебе, всё призраки пустые:
Ты был не царь, а лицедей!
Печати русской доброхоты Природа-сфинкс. И тем она верней
Как всем вами господа Своим искусом губит человека,
Тошнит её-но вот беда, Что, может статься, никакой от века
Что дело не дойдет до рвоты Загадки нет и не было у ней.
Николай Платонович Огарев:
Василий Степанович Курочкин
На иеромонаха Гавриила:
Как не вскрикнуть тут с поэтом (Тютчев-«Эти бедные селенья»)
Край родной долготерпенья! Если розги в крае этом-
Лучший метод просвещенья? Ладно всё. Отец не спорит
И нисколько не в обиде, хоть всю школу перепорет
Кроткий пастырь в пьяном виде
М.Н. Каткову: Поверь, для всех смешон шпионский твой задор
С твоим доносом заученным,
Как разумеренный трагический актёр,
Махающий мечом картонным
Николай Алексеевич Некрасов
Автору «Анны Карениной» Толстой, ты доказал с терпеньем и талантом
Что женщине не следует «гулять»
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать
Эпитафия: Зимой играл в картишки в уездном городишке
А летом жил на воле, травил зайчишек груды
И умер пьяный в поле от водки и простуды
Молодые: Повенчавшись, Парасковье муж имущество казал:
-Это-стойлище коровье, а корову Бог прибрал!
Нет перинки, нет кровати, да теплы в избе полати,
А в клети в избе палати, а в клети, вместо телят,
Два котеночка пищат! Есть и овощ в огороде-
Хрен да луковица, есть и медная посуда-крест да пуговица!
Аполлон Николаевич Майков
Анопову: Приобресть мы можем знанья и умение пролезть,-
Трудно то лишь приобресть, что дает нам воспитанье
На Д.В. Григоровича: Видал ли ты на небесах комету? Автоэпиграмма: Вы «свобода» нам кричите,
Видал ли ты, как хвост её поймал Я одной себе ищу-
И, привязав к нему свою карету, Думать так как я хочу,
Езжал один известный генерал? А не так, как вы хотите!
Народу что сбежалось-о мой Боже!
Видал ли ты?-Нет не видал.-Я тоже,
А Григорович так видал
Пётр Васильевич Шумахер.
Кто она така? (к «Картинке» Майкова) «Тятька эвон что народу
Собралось у кабака: ждут каку-то всё слободу:
Тятька кто она така»?
«Цыц! нишкни! (молчи-при мое) пущай гуторют,
Наше дело сторона:
Как возьмут тебя да вспорют
Так узнаешь кто она»!
К памятнику Крылова: Лукавый дедушка с гранитной высоты
глядит как резвятся вокруг него ребята
И думает себе «О милые зверята,
Какие выросши вы будете скоты»!
Фёдор Михайлович Достоевский:
Н.С. Лескову: Описывать всё сплошь одних попов,
По моему и скучно и не в моде:
Теперь ты пишешь в захудалом роде,-
Не провались Лесков
Николай Семенович Лесков:
На редактора журнала «Век» Т.И. Филиппова. Хоть у гроба у Господня он зовется «эпитроп» (защитник)
Но для нас он мерзкий сводня, льстец презренный и холоп.
Николай Фёдорович Щербина:
Газета «Молва». К «Молве» названье не пристало: её читателей так мало
Что хоть зови ее отныне-«Глас вопиющего в пустыне»
Молитва современных русских писателей:
О ты, кто принял имя Слова! мы просим твоего покрова:
Избави нас от похвалы
Позорной «Северной пчелы» и от цензуры Гончарова
Теперешний Майков: В России странный век настал:
Смягчилось третье отделенье,-
И вновь стал Майков либерал
С монаршего соизволенья.
По взятии Севастополя. («И родил тот ботик флот, этот флотик флот родил. « Бенедиктов. В 1868 году Щербина добавил-«прошло с небольшим 10 лет после этих строк, и из ботика снова возникает грозный флот»)
Всё назад, наоборот на святой Руси идет,
Где из ботика стал флотик, а из флотика стал флот.
Но лишь выпал трудный год-и остался только ботик
Памятнику Петру I. Нет, не змия Всадник медный
Растоптал стремясь вперед,-
Растоптал народ наш бедный
Растоптал простой народ
Реформа Петра I. Реформою своей стяжал он много славы: Мы: У нас чужая голова
Ведь он европеизм настолько к нам привил, А убежденья сердца хрупки
Что сущей искони батог наш величавый Мы.. Европейские слова
Спицтрутеном немецким заменил. И Азиатские поступки
Русскому купцу: С увесистой супружницей своей Попы издревле доказали
Он в бане парился и объедался сыто. Неистовство утроб своих
О сколько им обмануто людей И в древности так славно жрали,
И сколько чаю перепито Что назвали жрецами их.
На Н.В. Гербеля: Зачем бы Гербелю в отставку выходить:
Ведь не мешает Марс стишкам и корректуре?
Но-боже!-неужель грозит он посвятить всего себя литературе
На И.И. Панаева: Когда с Панаевым встречаюсь я порой, Эпитафия ему:
При людях мне тогда неловко и конфузно, Лежит здесь, вкушая обычный покой неизвестности
как будто кто передо мной показывает гузно Панашка, публичная девка российской словесности
Двойное горе: (1852 года у гроба Гоголя ) Слышим вопли стон и клики лучших родины сынов:
«Умер Гоголь наш великий, жив и здравствует Сушков»
Дмитрий Дмитриевич Минаев
При новой постановке «Горе от ума» (декабрь 1869) Вот занавес взвился и вскоре решила публика сама
На сцене видели мы горе, но не заметили ума
Докторский совет: «Чем Вы больны?»-«Бессонница тревожит,
Не сплю всю ночь до позднего утра»
«Два средства есть. Любое Вам поможет:
Грамм морфию иль номер «Маляра».
На роман Достоевского «Идиот» У тебя бедняк в кармане
Грош в почете-и в большом
А в затейливом романе
миллионы нипочем.
Холод терпим мы славяне,
В доме месяц не один,
А в причудливом романе
Топят деньгами камин.
От Невы и до Кубани
Идиотов жалок век
«Идиот» же в том романе
Самый умный человек
В.П. Буренину По Невскому бежит собака за ней Буренин тих и мил.
Городовой смотри однако, что б он её не укусил
Безымянному журналисту: Сразить могу тебя без всякого усилья журнальный паразит
Скажу кто ты и как твоя фамилья. и ты-убит.
Нива: Пусть твой зоил тебя не признает, Мы верим в твой успех блистательный и скорый
Лишь «Нива» та дает хороший плод, навоза не жалеют для котрой
Дедушка всея Руси
235 лет со дня рождения Крылова
235 лет со дня рождения Крылова
Басни Крылова – национальное достояние русского народа. Мыслимое ль дело – который уже век деды и внуки с одинаковым усердием твердят и немудреные вроде бы строки, расцвечивая острым словцом даже самый обыденный разговор.
Когда Андрей Прохорович умер, его вдова осталась с двумя детьми без средств к существованию. Солдатский сундучок с книгами – вот и все наследство. Сын служил переписчиком казенных бумаг. Это во многом обогатило кругозор будущего баснописца – чиновничьи плутни, мздоимство прямо-таки напрашивались на сатирическое бичевание.
В пятнадцать лет он написал комическую оперу в стихах и прозе «Кофейница», с годами похожие же вещи сыплются из него одна за другой – «Клеопатра», «Филомела», «Бедная семья», «Сочинитель в прихожей», «Проказники». Но слава остается все еще за дверью.
Тогда он предпринял издание сатирического журнала «Почта духов» – бичевал галломанию и казнокрадство, крепостнические притеснения и неправый суд. Журнал, разумеется, прикрыли. Но ведь сказано ж поэтом: «и, потерпев крушенье, можешь снова – без лишних слов – возобновить свой путь. » Были у Ивана Андреевича и другие проекты на той же ниве, да все оборачивалось неудачей. Короче говоря, реализовалось его дарование в краткой и емкой поэтической миниатюре, суть которой – «басня Крылова». Когда двести лет назад вышел первый сборничек этих басен, восторг был такой, что вскоре автор выпустил еще восемь книг.
И это очень хорошо, что басенки его облечены в аллегорическую форму. Какое это было бы занудство, если бы их патриархальная зачастую мораль не была б окрашена иронией. И правильно заметили исследователи: «В проказливой меткости своего стильного языка, в оболочке своей фабулы и лукавой характеристики они легки, игривы, задорны, и они живут – искристые, свежие, звонкие, – как живет сама жизнь, сама житейская мудрость».
Рукописи Крылова в сравнении с окончательными вариантами басен демонстрируют необычайную тщательность и дотошность, с каковыми этот, казалось бы, небрежный сибарит шлифует и совершенствует и без того уже безукоризненные, изначально мудрые строки. Краткость – его идеал. При этом он стремился избегать занудной дидактики, порой выбрасывая вон вполне удачные нравоучения, считая, что и без этих резюме толковый читатель во всем разберется. Высшей наградой мастеру становилось то, что множество его афоризмов моментально становились крылатыми – переходили в пословицы. Он избегал ученых фраз, отрицал все туманное и неопределенное, стихия народной речи властно вливалась в его стих, чуждый каких бы то ни было поэтических вольностей.
Значение Крылова как национального писателя ярче всего проявилось в пору войны 1812 года. Тогда же директор Публичной библиотеки Алексей Оленин пригласил Крылова на должность заведующего русским отделением, в коей он и пребывал бессменно до выхода на пенсию.
Крылов – писатель незаурядной судьбы. От первого его произведения до последнего пролегла целая эпоха – шестьдесят лет. Когда-то мальчонкой отыскал он на чердаке растрепанную книжку басен Лафонтена – его пленил язык Эзопа, и стал он непревзойденным баснописцем.
В молодости Крылов был очень беден и не смог жениться на своей избраннице. Всю жизнь прожил бобылем, однако был наделен богатырским здоровьем и всевозможными дарованиями – хотя и ленив был донельзя, а все же освоил пять языков, причем на старости лет взялся за древнегреческий и даже принялся переводить «Одиссею», но дела не завершил. Тем не менее не такой уж это был заурядный сибарит – виртуозно играл на скрипке, вплоть до морозов купался в Лебяжьей канавке, туловищем проламывая ледок. Был записным картежником, но пуще всего поесть любил – ботвинья, щи и кулебяка да гусь, запеченный с груздями, могли возместить все наслаждения жизни. А доведись ему добраться до устриц, да еще если под аглицкий портер, – тут уж хорошо, если сотней штук обойдется. Чаще всего он обедал в гостях или Английском клубе: сам никогда не готовил, а служанка была нерадива. У него вечно был заспанный вид, тем не менее он всегда был остроумен и находчив. Как-то один завистливый и бездарный литератор удивился вслух, чего это все время только одного Крылова и печатают? Баснописец отреагировал молниеносно: «Так ведь эти книжки дети читают, потом рвут – приходится переиздавать».
– Этот человек загадка, и превеликая! – сказал о Крылове Батюшков.
Крылов умер 9 ноября 1844 года в собственном доме на Первой линии Васильевского острова. За три года до этого он вышел в отставку, оставил Публичную библиотеку, где прослужил тридцать лет. Благодаря ему там появился Русский отдел. Но в семьдесят два года уже стало трудно вставать чуть свет; подниматься по лестнице; строчить докладные начальству, общаться с посетителями, которые нет-нет да и задавали дурацкие вопросы. Да еще на нем была и рутина – надзирать за пересылкой в библиотеку обязательного экземпляра всех выходящих в стране книг, вести каталог, пополнять библиографическую роспись книг.
И час его настал. И вот уж монументальный мастер Ефим Тропин вытесал из гранита жертвенник для надгробия – средства выделили из императорского кабинета. И вот уже сам царь выбирает в Летнем саду место, где должен быть памятник баснописцу. Скульптор Петр Клодт, оставив на время любезных его дарованию жеребцов, изваял на редкость точный в психологическом проникновении в суть характера Крылова монумент. По рисункам художника Агина воссозданы персонажи басен. Не так уж и безмятежны сии иносказания. Мнение многих выразил один из питерских поэтических остроумцев той давней поры: «Лукавый дедушка с гранитной высоты глядит, как резвятся вокруг него ребята. И думает себе: «О милые зверята! Какие выросши вы будете. скоты!»
Этот памятник напоминает о Крылове и многое скрывает в нем. Мудрый старец высится над миром, однако в жизни баснописец никогда не стремился всех опередить и возвыситься, ведь он всегда говорил о вещах вроде бы вполне обыденных, доступных разумению любого среднестатистического индивида. Его устами говорит, казалось бы, заурядный наставник, в этом его отличительный признак, однако в этом и его власть над людьми, их умами. Он всем понятен, и никто не ищет в его творчестве особенных глубин.
Верно замечено: Крылов – всем дедушка. На все века. Перестанет быть актуальной злоба дня, сокрытая за ширмою иносказательной формы, а все равно останется «ум выводов», который в заслугу Крылову ставил Гоголь, сохранятся житейская практичность, неподражаемая виртуозность слога и искрометность живого народного юмора.